Слез не заметил никто, кроме царя Алкиноя, сидевшего подле. Он встал со своего места и обратился к гостям, приглашая их окончить пир и идти на площадь, чтобы показать пришельцу свое искусство в разных играх. За ним последовал и слепой певец, ведомый глашатаем. Когда собрались все на площади, покрытой шумной толпой народа, благородные юноши начали испытывать свои силы в беге, бросании диска, борьбе.
По окончании игр Лаодам, сын царя Алкиноя, красивейший из юношей феакийских, вышедший из боя победителем, обратился к друзьям с такими словами:
– Друзья, не спросить ли нам чужеземца, в каких играх он искусен? С виду он прекрасен, плечи и руки преисполнены силы, ростом высок, годами также не стар, разве только претерпленные им страдания истощили его.
Все согласились, и Лаодам, выйдя на середину, так сказал, обращаясь к Одиссею:
– Прими и ты, чужеземец, участие в наших играх – наверное, ты искусен в них. Сила мышц – лучшая слава для мужа. Яви же нам свою силу: изгони печальные думы из души твоей: путь уже недалек, корабль стоит, качаясь па волнах, и спутники твои готовы.
Одиссей отвечал:
– Уж не обидеть ли ты хочешь меня своим предложением, юноша? Мне не до игр. Камнем лежит на душе у меня горе. Много бед испытал я, немало трудов перенес и ныне сижу перед вами, снедаемый тоской по отчизне, и об одном лишь молю, чтобы помогли мне бессмертные боги возвратиться домой.
Но юный Эвриал отвечал на это с колкой усмешкой:
– Нет, странник, ты не похож на героя и бойца, ты скорее торговец, жадный до барышей.
При этих словах гневом закипело сердце Одиссея, и он, сдвинув брови, отвечал Эвриалу:
– Кичлив ты, юноша, и слова твои обидны! Ты – пример того, что боги не всегда оделяют смертного красотой и мудростью вместе. Прекрасен ты, нет слов, но недостает тебе разума. Посмотри, как своей дерзкой речью ты возмутил мое сердце. Ты полагаешь, что в боях я неопытен, но знай, что я еще юношей был из первых бойцов. И теперь, хотя скорби и лишения истощили меня, я все-таки готов испытать себя – так оскорблен я твоими словами!
Сказав это, Одиссей приподнялся с места, не спуская мантии с плеч; потом взял огромный тяжелый диск, тяжелее всех, которые обыкновенно бросали феакийцы, крепко сжал его могучей рукой и с размаху метнул вдаль.
Страшно засвистел диск, разрезая воздух. Феакийцы в испуге нагнули головы. Упал он дальше всех прежде брошенных дисков, и Афина Паллада в образе феакийца, отмечая знаком то место, где он упал, сказала:
– Странник, твой знак и слепой найдет – лежит он отдельно от всех и дальше всех. В этом состязании, будь уверен, ни один феакиец не только не превзойдет тебя, но и не сравнится с тобой.
Одиссей обрадовался, встретив благосклонного судью, и радостно воскликнул:
– Теперь ваш черед, юноши! Бросайте! А после вас снова брошу и я, быть может, диск мой упадет не ближе ваших, а, может быть, и дальше. Пусть выйдут и другие из вас, кого побуждает отвага, и попробуют состязаться со мной в иных играх. При всех оскорбленный, я вызываю всех на рукопашный бой, борьбу и состязание в беге, всех вас! Всех, кроме одного Лаодама: я его гость. Но знайте, что я не безонытен в боях и лук натяну как никто; один только Филоктет меня в этом побеждал, когда мы, ахейцы, бывало, перед вратами Трои состязались в стрельбе. Я копье могу метнуть – что никому так не добросить и стрелы. Только в скорости бега, быть может, феакиец меня превзойдет – борьба с волнами и голод изнурили меня.
Все хранили глубокое молчание. Наконец прервал его Алкиной, обратясь к Одиссею с такими словами:
– Странник, ты нам доказал свою силу, и ни один разумный человек не осудит тебя за это. Но теперь выслушай меня, чтобы ты, возвратившись на родину, мог пересказать своим, какие доблести нам достались на долю. В рукопашном бою и борьбе мы не искусны, но зато быстры в беге, плясках и первые в море. Выходите, юноши, и начинайте пляску; а из дворца моего пусть принесут Демодоку его звонкогласную лиру.
Вскоре лира была принесена; певец взял ее и, окруженный юношами, запел. Танцоры с удивительной легкостью искусно и мерно двигались под звуки той песни. Когда они окончили, Алкиной приказал сыну своему Лаодаму и быстрому в движениях Галионту начать вдвоем пляску. Взяв мяч разноцветный, выступили они на середину; один, закинув голову бросал этот мяч, другой же, разбежавшись и прыгнув высоко, подхватывал его на лету. Потом оба начали быстро плясать, едва касаясь ногами земли, а юноши, стоявшие кругом, топали в такт ногами – и от топота ног их гремела вся площадь.
С изумлением смотрел Одиссей на дивную ловкость пляшущих феакийцев и сказал Алкиною:
– Могучий царь Алкиной, безмерно дивлюсь я искусству плясунов; других – подобных – и нет на земле.
Алкиной, довольный похвалою, обратился к вождям феакийским, говоря: