Клитемнестра

Ой, ой, какой огонь! Вот подступает вновь.О, Аполлон Ликийский! Горе, горе мне!От львицы от двуногой, той, что с волком спит,Покуда на охоте благородный лев[10].Эсхил, «Агамемнон»

30. Преданность

Так что же ты собираешься делать?

Она задала этот вопрос и увидела, как ответ проступает у него на лице. И всё же она не знала, что случится. Она ожидала опаски, страха, жестокости, но ничего подобного не случилось.

Его любовь к ней накатывает, как потоп: внезапно, неистово, сметая всё на своем пути. Она могла бы предположить, что для человека, всю жизнь проведшего в нелюбви и отторжении, должно быть настоящим чудом оказаться рядом с кем-то вроде нее.

Когда по ночам он лежит в ее постели, она чувствует, что он не сводит с нее глаз. Наверное, думает, что если отвернется, она исчезнет. Она прикасается к его шрамам, проводит по ним пальцами, чтобы напомнить ему, что она всё еще здесь. Он никогда не вздрагивает. Боль уже стала для него чем-то обыденным, второй кожей, которую он не в силах сбросить.

Ему нравится слушать, как она вспоминает Спарту, вспоминает своих братьев и сестер. Она избегает говорить о своей жизни в Микенах, видя, что от этого он начинает злиться, словно ему не хочется слышать даже о самом существовании ее семьи. Или же ему просто нравится воображать, что она принадлежит только ему и никому больше. Но и ей это нравится. Выражение его лица, когда она говорит нечто такое, отчего он чувствует, что его наконец понимают, напоминает ей цветок, пробившийся на свет среди камней.

– Помнишь, ты хотела знать, сколько умирающих мужей я видел? – спрашивает он в одну из ночей. Факелы перегорели, их лица в темноте похожи на облака.

– Помню.

– Но ты не спросила о женщинах.

Она лежит, прислушиваясь к шуму дождя. Обычно эти звуки успокаивают ее, помогают заснуть, но рядом с Эгисфом ей нет покоя. Ее вечно одолевает жажда новых слов, новых удовольствий, новых тайн.

– Ты видела много умирающих женщин? – спрашивает он.

Она приподнимается и наливает себе вина. Она знает, что он хочет услышать об Ифигении, но она не станет делиться с ним этими воспоминаниями – ни с ним, ни с кем-либо еще.

– Я не видела, как умерла моя мать, – отвечает она, – но слышала, что зрелище было жалкое.

– Почему?

– Она умерла в собственной постели с кубком вина в руке.

– Мирная смерть.

– Не для нее. Когда я была маленькой, Леда была такой неукротимой. – Она проводит пальцем по драгоценному камню на кубке, ее мать всегда так делала, прежде чем отпить. – Однажды она сказала мне, что я несчастна, но, я думаю, тогда она говорила о себе.

Она впервые говорит о смерти матери. Боясь, что Эгисф спросит, действительно ли она несчастна, она продолжает:

– Она уж слишком верила в богов. Убеждала, что боги везде: в пещерах, в лесах, на крышах домов, в каждом переулке, и девочкой я постоянно пыталась их найти, но так и не смогла. Я думала, со мной что-то не так. Думала, если я не слышу, как они шепчут, то, наверное, я им не нравлюсь.

– Атрей говорил что-то похожее. Только его боги были совсем не теми милостивыми существами, что шепчут детям на уши.

– Боги никогда не бывают милостивы, – фыркает она. – Даже в тех историях, которые рассказывают детям. Кронос пожирает своих детей, чтобы они его не свергли. Зевс превращается в орлов, лебедей и змей, чтобы насиловать девственниц. Стоит Аполлону разгневаться, как он пускает свои стрелы и насылает на смертных хворь.

Эгисф встает и наливает себе вина. Овечья шкура падает на пол, обнажая его тело, но он даже не вздрагивает.

– А какими были боги твоей матери? – спрашивает он.

– Простыми. Не такими завистливыми и мстительными. Не такими, как мы. Она любила их, а они любили ее, по крайней мере она так говорила.

Она чувствует прикосновение его шершавой кожи. Она прижимается к нему, ее тепло встречается с его холодом.

– Моя мать никогда не знала таких богов, – говорит он. – Никто и никогда не являл ей милости, вплоть до самой ее смерти. – У нее по коже бегут мурашки от того, как надламывается его голос. – Я видел, как умирали сотни мужей, умирали страшной смертью, но смерть Пелопии я не забуду никогда.

– Она была твоей матерью.

– Я ее совсем не знал. Она оставила меня, когда я родился, так что она не была мне матерью.

– Ты видел, как она умерла?

– Мы все видели, все были тогда в мегароне. Фиеста нашли неподалеку от Дельф и силой привели сюда. Атрей бросил его в темницу, а потом отправил меня убить его.

– Почему тебя?