Всё поменялось для Тони, когда она после школы пошла работать на ферму. Матери на требование отдавать зарплату ответила тихим, но твердым отказом. И когда Вера Антоновна говорила девушке, что в шкатулке «их благополучие», Тоне почему-то слышалось: «Моё благополучие», так как она мало верила в то, что мать может вдруг поделиться с дочерью чем-то. Хотя с годами женщина немного подобрела, но за стол особо никого не усаживала, кроме сахара и хлеба при посторонних ничего не выставляла.
Только сейчас Антонине вдруг подумалось, что она к своей матери никогда не ластилась, та тоже особо не жаловала девчонку, но ведь кормила-поила! Плохими словами никогда не крыла, переживала, когда девочка болела. Зная про её грех с Витькой Сурковым, словом не обмолвилась, хотя могла и за косы оттаскать!.. А если и в самом деле старалась для дочери, для её будущего? И пронзительная жалость к матери накрыла тело Тони удушливой волной. Она заплакала навзрыд.
Подошла тётка, села рядом. Вытирая свои слёзы, Галина Антоновна, как могла, успокаивала племянницу. Сколько так просидели, не знали. Но с первыми петухами Шушкова отправилась на работу. Предупредила Тоню, что скоро придёт – надо что-то решать!..
Глава 9.
Накануне вечером совещались допоздна.
В какой-то момент в дверь заглянула женщина, спросила участкового. В её голосе Дубовику послышалось беспокойство, и он внутренне сжался, ожидая очередных неприятных известий, но женщина, извинившись, тут же ушла, вызвав у подполковника вздох облегчения.
– Пронесло!.. – ни на кого не глядя, фыркнул Герасюк, в очередной раз поражая приятеля своей проницательностью.
Они продолжили разрабатывать план дальнейших следственных мероприятий. Хотя, предложения вносил, скорее, один Дубовик. Рустемова лишь, молча, стараясь не встречаться глазами с Андреем, кивала. Герасюк вставлял пару слов и со снисходительной улыбкой наблюдал за женщиной.
Дубовик, оценив по достоинству взгляды приятеля, обратился к Рустемовой:
– Послушай, Алия! Тебя устраивает всё, что я говорю? И нет никаких замечаний?
– Я буду вносить коррективы в твой план по мере следствия, – с жесткой ноткой в голосе произнесла Рустемова. – Пока я пытаюсь вникнуть в суть всего происходящего. Кого мы будем искать? Ты можешь конкретно очертить круг подозреваемых? Описать психологический портрет преступника? Ведь здесь ничего этого нет! Ты работаешь по наитию. По интуиции. А я привыкла работать с определенными лицами, у которых на лбу написано: «Виновен!» Ты опер? Так предоставь мне подозреваемого! Свидетелей – и тех нет! Ни по делу Гаврилова, ни по мальчику! Мне нужен «материал» для работы! Дай же мне его!
Андрей Ефимович с легкой усмешкой на губах слушал обвинительный монолог в свой адрес и понимал, что злится женщина сейчас на себя самое, поскольку в его присутствии теряется, не зная, как себя правильно повести. И сейчас пытается восстановить свое прежнее реноме жесткого прокурора.
– Хорошо! Только свистну! – Дубовик бросил многозначительный взгляд на Герасюка, тот кивнул и, извинившись, вышел.
– В чем дело? – в голосе подполковника появился металл. – По-моему, мы расставили все точки над i?
– Значит, я просто оказалась слабой женщиной… – Рустемова отвернулась к окну.
Дубовику показалось, что на её глаза навернулись слёзы.
– У тебя есть прекрасный выход, – сказал он.
– Разве? Есть выход? – она по-прежнему смотрела в окно.
– Ты сегодня же уедешь! Преступника я привезу тебе сам. И будешь спокойно с ним работать, без моего присутствия, – твердо заявил Дубовик.
– Но мне надо в Глуховку, – не сопротивляясь его словам, произнесла Рустемова.
– Переночуй… Кстати, ты у кого здесь остановилась?
– Председатель к себе позвал, – Рустемова говорила, с трудом сдерживая себя, чтобы не заорать на этого человека, не наговорить ему гадостей за то, что так больно ей от любви к нему, что заставляет её ломать себя, свои принципы!..
А он понимал, что однажды эту реку перешел, и второй раз уже в неё не войдёт.
– Утром езжай в Глуховку, с Кобяковым передашь для меня необходимые сведения, если такие будут, и отправляйся домой. Связь с тобой буду держать постоянно, обещаю.
– Но начальство?..
– А ты не погрешишь против истины, если скажешь, что это в интересах следствия. Во всяком случае, лично я буду работать без оглядки на свои слова и действия…
Домой Дубовик поехал один, Герасюк сказал, что переночует на диванчике в кабинете участкового, тем более что время уже за полночь. И спать ему остаётся совсем немного.
– Вздремну, и ладно…
Несмотря на позднее время, Варя ещё не спала.
Андрей, увидев её глаза, понял, что так волнует его молодую жену.
Он сел рядом с ней на кровать, взял её руку и нежно поцеловал тёплую мягкую ладошку, потом тихо произнёс:
– Не смей даже думать об этом! У меня есть только ты, милая, любимая, единственная! Когда ты выходила за меня замуж, я тебе сказал, что никогда не обману тебя! Никогда не предам! Ты тогда мне поверила. Верь и сейчас!