Клюква со вкусом смерти

– Знаете, иногда позволяю себе папиросочку, уж больно должность моя маетная, приходится держать себя в руках, а так… выкуришь одну, вроде нервы и успокаиваются. Не осуждаете? – она стыдливо посмотрела на мужчин. – Пыталась оставить эту пагубную привычку, да никак не получается, видно, слабоват характер.

– Ну-ну-ну, не наговаривайте на себя. У каждого из нас есть ахиллесова пята, поэтому осуждать мы не вправе. У вас ведь все курят?

– Правленческие все, кроме, конечно, Нины Бузовлёвой. Порой дым стоит коромыслом, особенно, если собирается заседание правления, – Ситникова, говоря это, думала, о чем же таком важном хочет спросить подполковник, если задает такие незначительные, по её мнению, вопросы.

– Скажите, вы видели здесь Нигая в вечер его гибели? – внезапно меняя направление разговора, спросил Дубовик.

– Да-да, видела, – кивнула женщина.

– Тогда давайте так: вы расскажете всё по порядку с того момента, как увидели его. Или… даже за час до того. Очень подробно. Кто в это время был в Правлении, чем занимался каждый из присутствующих, куда и когда уходил. Я доходчиво объяснил вашу задачу?

– Вполне, только мне надо сосредоточиться. Так сразу трудно вспомнить.

– Хорошо, не стану вас торопить, мне тоже есть о чем подумать.

В кабинете на некоторое время повисла тишина.

За стеной был слышен гул голосов, стрекотанье «Ремингтона», телефонные звонки: начался рабочий день.

Дубовик поднялся из-за стола и пересел на деревянный диванчик. Откинувшись на спинку, в раздумьях он прищурил глаза и покусывал губы.

Ситникова сидела, обхватив ладонями голову и потирая пальцами виски. Было заметно, что женщина очень старательно пытается восстановить тот день, о котором её спрашивал подполковник. Подвести его она никак не хотела, поэтому рассказывала, тщательно подбирая каждое слово:

– Значит так. После шестнадцати часов ко мне пришла Анна – бригадир телятниц, с ней мы почти час составляли график дежурств, так как одна из работниц ушла в декрет, людей не хватало. Мы с ней долго спорили, даже Денис Осипович вышел из-за своей перегородки, присоединился к нам, потом ему позвонили с фермы, и он тут же уехал. Нина собирала почту, это я знаю, потому что она спросила, нет ли у меня чего для отправки. Пришел истопник Верёвкин, стал чистить печку – утрами ещё холодно. Приходится топить. Загоскин сидел у своего стола, трещал арифмометром, у меня даже голова заболела. Ещё и бригадирша эта громкоголосая… Уборщица пришла, отругала истопника за то, что тот неаккуратно вынимал золу из печи. Принесла пироги для следователя: я просила её сходить в чайную за ними. Я вышла проводить Анну, а заодно занесла чай следователю. Он немного задержал меня своими вопросами. Когда я выходила, к нему уже шел Нигай. Как всегда, возбужденный. Я его спросила, что опять случилось, он лишь махнул рукой и постучал в дверь участкового. Нина видела его из окна, как он пришел, и сказала следующее: «Опять дядя Лёша кого-то поймал. Чуть не бегом мчался сюда». В этот же момент приехал почтальон Синегуб, он сразу прошел к Нине, забрал у неё почту, подошел к Загоскину, который рылся в своем шкафу, и что-то спросил у того. Они перекинулись парой фраз, а истопник попросил у Синегуба закурить. Они присели на лавочку возле печки и стали о чем-то говорить. В этот момент прибежал запыхавшийся зоотехник Скрыня, принес почтальону какое-то срочное письмо, просил отвезти на почту, а заодно забрал свой журнал и присел возле Нины, они стали обсуждать какой-то фильм, я особо не прислушивалась. Вернулся с поля главный агроном Бородулин. Пошарил в своем столе, поспорил о чем-то с зоотехником. Потом стал рыться в шкафу, где лежали всякие журналы, и ворчал, что всё перерыто. Скрыня опять к нему с чем-то прицепился, а когда Бородулин рявкнул на него, сразу засобирался домой, Нина тоже, – им по пути, – они живут на другом конце деревни. Нина закрыла свой стол, и они со Скрыней вышли, я хотела пойти следом, но в коридоре вспомнила, что оставила на своем столе журнал «Крестьянка», который принес почтальон. Нигай уже сидел в коридоре. Я спросила, чего он ждет. Тот ответил, что следователь ужинает. Я вернулась к своему столу, Синегуб и Верёвкин попрощались и вышли, следом за ними пошел домой и Загоскин. Бородулин немного замешкался, но было понятно, что он тоже собрался уходить. В этот момент зазвонил телефон, звонили из района, спрашивали Баташова. Пока я с ними разговаривала, слышала, как Бородулин бросил: «До завтра» и ушел. Я проверила, всё ли в порядке, вышла, а в коридоре уже никого не было. В кабинете у следователя было тихо, хотя сам он был там. Я, выходя, видела, как он выглянул.

– Та-ак… – Андрей Ефимович, слушая женщину, делал частые пометки в своем блокноте.

Когда она замолчала, он задумался, но Надежда Терентьевна прервала его мысли, сказав, что обратила внимание ещё на одно обстоятельство.