Клуб любителей диафильмов

Раньше это был зал переговоров с космическими кораблями — так говорила Таня, и так оно и было. Она утверждала, что видела карту, на которой их пустырь был обозначен. «Здания там нарисованы не были, только белый квадрат, заштрихованный. Вокруг все зеленое, железная дорога есть, а дачного поселка нашего еще нет — это очень старая карта. И там было такое название, какое‑то такое сокращение, что сразу было понятно, что это — именно такой центр. Но я точно не помню, какое». На новой, современной карте — у Андрея была такая, она лежала на чердаке и отсырела, но ею все равно можно было пользоваться — ничего подобного обозначено не было; просто лес, и всё. А прежняя карта у Тани, к сожалению, не сохранилась: Танин дедушка обернул в нее библиотечную книгу, а потом вернул книгу вместе с обложкой.

Те, кто уезжал из этого здания и забирал всё с собой, почему‑то оставили пульт на месте, ничего на нем не тронули. Может быть, была спешка, и они забыли. Может быть, в грузовиках не хватило места. «А может, — так говорила Таня, — пульт с телефоном специально здесь оставили, на всякий случай. Скорее всего, сюда должен был кто‑то позвонить — экипаж космического корабля, с которым пропала связь, но, может, они еще найдутся, и позвонят сюда, они ведь именно этот номер знают».

— Но ведь тут обычно никого не бывает, кроме нас — говорил Андрей.

— Возможно, с тех пор что‑то изменилось, — отвечала Таня.

Они подходили к пульту, нажимали на кнопки, щелкали рычажками переключателей. Потом Таня снимала трубку:

— Алё, как слышите, приём. Говорит Земля. Внимание всем экипажам космических кораблей — сообщите, где вы находитесь. Повторяю, сообщите, где вы сейчас находитесь. Прилетайте!

Андрей тоже снимал трубку. Поднося ее к уху, он ощущал неловкость — будто вместо тишины, молчания, не нарушаемого шорохом, потрескиванием громкоговорителя, за которым обычно бывают провода, электрические разряды, радиоволны, он вдруг услышал бы голос, оставшийся в ней с тех пор, когда этот телефон еще действовал, либо же вернувшийся сюда вопреки всему, вопреки перерезанным кабелям, застывшим мембранам, пробитой пластмассе. Голос в трубке обращался бы к кому‑то, говорил что‑то очень важное, что‑то понятное адресату с полуслова. Адресату, но больше, может быть, никому. И что Андрей сделал бы тогда; что бы он ему ответил? Андрей держал трубку у уха несколько секунд, потом осторожно возвращал ее на место. Она касалась рычагов с едва слышным, глухим стуком.

А потом они поднимались к телескопу. Таня и Андрей возвращались на спиральную лестницу: она уходила вверх, к люку в потолке. Это был самый сложный момент: нужно было завести в люк руку, нащупать цементный пол и, опираясь на него, повиснуть между этажами, ощущая под ногами лишь пустоту. Так продолжалось несколько секунд, пока не получалось просунуть в люк вторую руку и подтянуться на локтях.

«Здесь был очень мощный телескоп, — объясняла Таня, — всё говорит об этом». Они стояли на последнем, третьем этаже. Потолка над ними не было. Казалось, бетонные стены упираются прямо в небо, касаются его, подобно тому, как биолог дотрагивается тончайшим пинцетом до живой ткани.

«Ты только представь, какой он был громадный, — говорила Таня, — с таким телескопом можно было все что хочешь увидеть в нашей галактике. И даже, наверное, дальше. Если, например, какой‑нибудь корабль подавал сигнал SOS, его через этот телескоп сразу обнаруживали и говорили космонавтам, что там нужно починить».

Примерно на середине высоты в стене было отверстие. Но видно его изнутри не было — отверстие закрывал жестяной короб, труба, начинавшаяся там и витками спускавшаяся почти к самому полу. Таня считала,

что раньше это была вентиляционная система — чтобы телескоп не перегревался. Это выглядело как огромная резьба, насечка на стенах, и Андрею казалось, что, когда смотришь в небо, взгляд сначала разгоняется по этой круговой резьбе, а потом — ввинчивается в воздушную толщу.

Они всматривались в небо, как если бы чей‑то взгляд, усиленный линзами телескопа, мог оставить за собой след, дорожку, которая до сих пор не затянулась. С той стороны к небу примыкали миллиарды километров черного пространства, но происходящее в вышине над ними движение — облака меняли оттенок, соединялись, разрывались, образовывали ярусы, скрывали и снова показывали летящих птиц — казалось, не имеет ничего общего с движением планет и галактик, вращающихся на своих орбитах, пульсирующих, уносящихся прочь — из пустоты в пустоту. Небо над ними оставалось плотным и непрозрачным.

* * *

В тот день всё было иначе.

— Раньше его тут точно не было. Мы бы заметили. Как ты думаешь? Я его прямо под насыпью нашел, когда грибы собирал вчера. Я как раз до насыпи и хотел дойти. Смотрю — блестит что‑то. Подошел поближе. Мне сначала показалось — огромная рыбина. А потом пригляделся — фонарь. Никогда раньше фонари так близко не видел. Они же, если с земли смотреть, маленькими кажутся.