– Это моя опрометчивость… Мнительность… И все из ревности…
Он стал ласкаться к ней и называть ее «самым нежным очарованием».
– Мудрый правитель, справедливейший и великодушнейший, славившийся знатоком человеческой натуры и уменьем пользоваться людьми, оказался жертвой самой презренной ревности, жертвой наветов. И к кому? К племяннику своему, благовоспитаннейшему патрикию, благороднейшему из смертных!
– Господь нас избавит от подобной опрометчивости, – вздохнул василевс, припадая к груди своей венценосной супруги.
– Удалить способного и безгранично преданного полководца от себя, в угоду глупой молве, которую должен только презирать мудрый и храбрый властитель.
– Да, да, верно, все верно, – повторял василевс, счастливый от сознания, что жена говорит то, что и ему приятно.
– Бросить тень на безупречное поведение жены?! Нет, это выше моих сил…
– Господь Бог впредь избавит меня от такого греха и соблазна… Он все видит, Господь.
– Заподозрить жену, которой доставляет неизреченную радость лишь одно только созерцание своего повелителя… Нет, я не узнаю своего Никифора, который всегда презирал низменные козни царедворцев и гнусный ропот и жалобы неблагодарной черни…
– Да, зря я дал волю гневу… Согрешил… – лепетал царь, упоенный такой восхитительной лаской и доверчивостью своей жены, что выпадало на его долю редко. – Я в самом деле впадаю в старческую подозрительность… И я рад признаться, что это так.
Царица весело и звонко расхохоталась:
– Боже мой, какая наивность, чисто солдатская… Цимисхий, овдовевший два года назад, только и обеспокоен теперь тем, чтобы найти верную спутницу жизни… Но ты знаешь его разборчивость…
– Однако очень часто он бывал у тебя, это бросалось в глаза…
– Цимисхий бывал у меня часто, это верно. Но ни для кого это не было секретом…
Она перечислила ему все дни, в которые он бывал. Эти сведения точно совпадали со сводкой куропалата…
– Ты знаешь, что он сватает Феодору, нашу родственницу, дочь моего тестя Константина…
– Благочестивая девица. Я сам готов быть в качестве ее свата…
– Она старовата и не очень умна… Но дочь царя… Разве разбирают возраст дочерей царя. Это даже неприлично.
– Мне нравится, что он остепенился наконец. И пусть поскорее находит жену, а не распутничает. В чем же у них дело застопорилось?..
– Феодора ждет, когда с Цимисхия будет снята опала.
– Пожалуй, это будет вернее.
Он потребовал вернуть указ, велел его похерить:
– Довольно обо всем этом…
Царица ластилась к нему сильнее, чем когда-либо. Василевс был счастлив. Феофано принадлежала ему не только телом, но и духом. Она сейчас обезоруживала его всем: видом, полным покоряющего огня и страсти, роскошной волной черных кудрей, искрометным остроумием и бесконечной веселостью.
– Кроме того, и заслуги его перед тобой немалые, – сказала она.
Царица намекнула ему на то, что без Цимисхия он не овладел бы троном… Это сейчас было неприятное напоминание, ибо воскрешало в памяти факты полководческой зрелости Цимисхия, его популярности в войске, его ум и мужество…
– Все-таки это опасный человек, – сказал василевс и нахмурился…
Царица тут же пустила в ход все свои уловки и погасила мрак его души.
– Кого ты испугался? Отставного доместика? Стыдись! Неужели ты стал трусом? Везде тебе чудятся заговоры, измены, предательства, мятежи. Но если даже и были бы мятежи, измены, заговоры – вот тебе моя клятва: я не покину тебя, не уйду из дворца, я умру рядом с тобой, умру василисой.
Никифор был в восторге. Он окончательно успокоился. Жена на этот раз его умилила своей любовью, преданностью, готовностью к жертвам ради него.
– Государь мой, – произнесла со слезами благодарности на глазах царица, – из Болгарии приехали невесты моих малолетних сыновей… Я пойду угощать их. А ты не запирай дверей и отошли постельничьего, пусть спит… Я опять приду к тебе на ночь, и мы проведем ее в еще более сладком блаженстве.
Но Феофано не пришла к мужу. Около полуночи она вывела из потайной комнаты заговорщиков, сподручных Цимисхия, и увела их винтовой лестницей на крышу. Они были вооружены. Царица удалилась в покои, а заговорщики остались на крыше…
Глава 23
Он всех победил, кроме женщины
В эту ночь по Золотому Рогу плыла лодка. В ней сидело несколько вооруженных человек. Они усердно гребли и гнали лодку вдоль берега. Дул холодный северный ветер, был декабрь 969 года. Лодка напористо прорезала гребни волн и стремительно двигалась в направлении Священных палат. И вот остановилась недалеко от царского дворца. Люди бесшумно высадились, стряхнули с себя мокрый снег и огляделись. У них в руках были мечи, а на самих – панцири. Тихо люди пошли маленькой колонной, в середине ее – Иоанн Цимисхий.