Князь Святослав

О чем советовались они в это время, осталось тайной. Зато твердо известно, что на другой день, в субботу, гвардия василевса Никифора, вдруг ставшая личной охраной Цимисхия, ходила по городу и провозглашала восшествие на трон нового мудрейшего и храбрейшего во вселенной василевса Иоанна Цимисхия.

И толпы народа отвечали им дружно:

– Да царствует отважный и непобедимый самодержец Иоанн Цимисхий!

– Слава василевсу Иоанну, опоясанному силой и могуществом, который возродит империю Востока!

– Пусть будет волею Бога и Его святых всегда здрав великий и богоданный василевс! – кричала неистовая толпа.

За гвардейцами шел паракимонен Василий со своей свитой и призывал от имени нового царя называть сообщников, проникших в Священные палаты и лишивших жизни угодного Богу василевса-мученика. Охотников назвать имена злоумышленников оказалось немало, так что протоколисты Василия целыми днями корпели над составлением крамольных списков, а схваченные все как один под пытками признавались в своих намеренных злодействах.

Атмосфера была так накалена, что народ, возбужденный противоречивыми слухами о смерти Никифора, целыми днями толпился у ворот Священных палат, кричал и требовал у Цимисхия еще больших арестов, выкрикивая имена преступников. Толпа требовала дальнейших жертв отмщения за неожиданную смерть Никифора. И Цимисхий должен был выходить, уверять негодующих, что решительно все убийцы будут пойманы и наказаны. Списки все росли, новый василевс приказал, наконец, объявить народу, что, в знак своей милости, он прекращает дальнейшие розыски злодеев и их разоблачения.

Затем Цимисхий принял сановников и патриарха. Патриарх каждый день приходил в Священные палаты, чтобы получить аудиенцию у нового царя. И вот его наконец приняли.

Полиевкт стоял за дверью в рясе, открытой на груди и вышитой крестиками на подоле. Испуг окаменел в его глазах. Цимисхий увидел его руки в широких рукавах рясы с вздрагивающими пальцами.

– Бог Вседержитель вручил тебе державу, чтобы ты сделал ее образцом для всех благоденствующих держав, – начал Полиевкт замирающим голосом.

Цимисхий знал этого умного и образованного старика, который был свидетелем многих кровавых событий в государстве и всегда находил слова, чтобы утешить и расположить к себе нового властелина. Но слова «Бог», «добро», «братолюбие», «добродетель», «правда» не остались для него только украшением мертвой риторики. Цимисхий ценил ученость речистого патриарха, потому что сам любил красноречие и образованность. Но он был вполне убежден, что патриарх видит его насквозь и ненавидит, в свою очередь, и новый царь читал душу патриарха, как раскрытую книгу, и тоже ненавидел. Никому не прощал Полиевкт в своем сердце ни прелюбодеяния, ни убийства, ни даже греха и при случае мстил. Вот это-то новому царю и было страшно. Долго мучился царь: сейчас ли расправиться с патриархом или подождать. Паракимонен советовал подождать.

Патриарх категорично решил, что, если выйдет отсюда живым, тут же предаст анафеме цареубийцу, хотя бы это стоило жизни. И в этой раскаленной обиде гнева на преступление царю несдобровать…

– Самый добрейший из всех добрых, – продолжал патриарх, все еще не вполне убежденный, что его не повесят, – любитель книг и наук, вознесенный между царями, подобный Богу по виду, героем по силе, мудрым, как Соломон, непогрешимый среди смертных…

Полиевкт запнулся и остановился, губы его дрожали.

Цимисхий невольно усмехнулся. Он вспомнил, что точно так же, теми же самыми словами, буква в букву, святейший патриарх приветствовал и Никифора, когда тот захватил царский дворец у наследников василевса Романа.

Патриарх вскинул на василевса умоляющий взгляд. Он все боялся, что это последние минуты, когда он возглавляет православную церковь.

Он собрался с силами и продолжал:

– Кто уподобится тебе, – продолжал надсадно патриарх, в его слезящихся глазах все еще читал Цимисхий закоренелое малодушие. – Кто уподобится тебе в твоем милосердии и добролюбии?! Никто во всем белом свете. Находясь на столь беспредельной высоте, ты еще обращаешь взоры на нас, ничтожнейших, жалких и недостойных людишек…

С перепугу патриарх явно пересолил. Это было неприятно новому василевсу, основательно штудировавшему античных классиков, поклоннику Аристофана и Лукиана.

Он сделал усилие и очень ласково прервал патриарха:

– Благослови, владыка, на мирное царствование.

Полиевкт облегченно вздохнул, приосанился. Широким крестом он благословил василевса неторопливо, истово, усердно. (Все обошлось, слава Богу, по чину!)

Цимисхий сказал смиренно, опустив глаза в землю:

– Помяни, владыка, в своих молитвах и богоугодного Никифора, павшего от руки закоренелых злодеев. Правосудие покарало их. Я принял меры…

– И я уже предал их анафеме. Пусть впредь это несчастье не тревожит твою совесть, наше солнце мира, божественный василевс, священный август, автократор вселенной…