Князь Святослав

– К сожалению, самое интересное не попадает на страницы наших книг. Но я все-таки уже набросал главы, в которых мои современники: Никифор, Цимисхий и эта царственная шлюха нарисованы во весь рост. Как будут изумлены потомки. Кого они славили как помазанников Божьих и которых боготворили, были – убийцы.

– Интересно послушать, – сказал Геометр, – а только нельзя приравнивать этих василевсов.

– Не уверен, – ответил Диакон. – Вы знаете, как завоевал славу Никифор? Слава его была блистательной и сам он – гордостью ромеев. И в самом деле он был бесстрашен и справедлив. Он поднял военный наш престиж до такой высоты, до какой он никогда не поднимался в прошлом и, так думаю я, не достигнет в будущем… Но что с ним стало потом…

– Жаль, что историки в угоду обстоятельствам и сильным мира сего больше затемняют события в своих сочинениях, чем проясняют, – сказал сатирик.

– Что делать, когда опубликование факта стоит головы? Вот, например, как эти факты, которые расскажу вам, могу ли я обнародовать…

– Будем рады послушать, – сказал сатирик. – Бесстрашие твоей мысли мне нравится. И беспристрастность.

И они теснее сгрудились за столом.

– Знаете ли вы, что наша царица Феофано – дочь кабатчика Кратероса?

– Как не знать, – заметил сатирик, – ее отец содержал харчевню в столице, а теперь он носит титул патрикия и переменил имя.

– Много темного в том, как эта девица, удовлетворявшая известные прихоти пьяных матросов, появилась в царском дворце. Видимо, неотразимо было ее женское обаяние, если царь сделал ее супругой, равной апостолам по титулу. Низкое ее происхождение было прикрыто официальной ложью, и в придворном хронографе историк написал: «Константин дал своему сыну, василевсу Роману, девицу благородного происхождения. Константин и его супруга Елена радовались вступлению в брак наследника престола с совершенной и добродетельной девушкой и притом столь славной и древней фамилии».

– Но ведь не так же все было на самом деле! – вскричал Геометр в сердцах.

– В том-то и дело. Я исследовал этот факт досконально. Тайные грехи этой девицы известны были всем, и мать-царица навзрыд рыдала от стыда и позора, увидя ее во дворце. Дочь кабатчика не могла простить ей этого и после выгнала мать-царицу и молодых принцесс из царских палат.

Тут возразил поэт Геометр:

– Если царица могла внушить одним страх, другим уважение, третьих околдовать чарами своей любви, стало быть, в ней скрыты драгоценные достоинства, позволяющие ей возвышаться над прирожденными патрикиями. Я вообще такого мнения, что ничто значительное не совершалось без страсти, и история мира есть биография замечательных людей. Невзирая на ее пороки, о которых сложены легенды, Феофано все-таки удивительное создание. А в том, что она отдалась Цимисхию, я ее не виню. Куда ей было деваться? Правда, он отрекся от нее, и опять очень подло.

– Я могу сказать только о личном впечатлении. Эта женщина вмещает в себя все грехи демонов и ангельскую обольстительность одновременно. Трудно сказать, чему тут больше следует удивляться: проницательности и сметливости ее изворотливого ума, редкостной красоте или неразборчивому ее разврату, необузданной жестокости и лукавству, скрытым под маской очаровательной приветливости. Я не думаю, чтобы она оставила в покое нового василевса. Вероятно, и в монастыре, куда он ее замуровал, она ткет сеть интриг и подготовляет дьявольские планы, которым потом изумится столица.

Хозяин заглянул в дверь и прислушался. Когда его заметили, он опять внес новый сосуд вина. Вино стало оказывать свое действие, и Лев Диакон заговорил о том, что его больше всего тревожило:

– Мы свидетели самых трагических моментов истории. Великая ромейская культура, может быть, накануне ужасного ее исчезновения. Где Вавилон? Где Египет? Где великий Рим? Все – пыль и прах. Может быть, как и эти великие цивилизации, и мы будем сметены с лица земли надвигающейся лавиной варваров? Кто знает, не есть ли этот Святослав, не ведающий страха, питающийся сырой кониной и неутомимый, как барс, – не есть ли он могильщик великой ромейской державы? Ужасная тревога обуяла лучших людей нашего времени.

– И есть отчего, – вмешался сатирик Христофор. – На престоле с быстротой необыкновенной сменяются один убийца за другим. И один другого не лучше… А обо всем этом нельзя написать ни строчки. Есть от чего сойти с ума.

– Погоди, мы еще не допили вино, – заметил Геометр.

– Но придет же время, и народ захочет привлечь тени умерших правителей к позднему суду! – продолжал Христофор. – Разберется же когда-нибудь народ в злодействе властителей земных и каждому воздаст по заслугам.

– Но где он, народ, возьмет беспристрастных свидетелей? Я вижу только курение фимиама, ликования царедворцев, неимоверную похвалу льстецов. Будничная, глубокая и трагичная сторона жизни народа не находит место под пером наших историков. Вот о чем всегда тоскую я. И меня, как историка, записавшего правду, боюсь, предадут суду друзья и объявят клеветником собутыльники. Примеров немало.