Князь Святослав

По той суровой тишине, которая царила среди этих некогда цветущих, говорливых и буйных дружинников, охотников до чарок и плясок, и по той готовности принестись в жертву, на которую бездумно обрекали себя женщины, и по тому, наконец, что военачальники избегали в разговорах касаться завтрашнего дня, полные, однако, готовности пасть в бою, князь понял, что это – одержимость отчаяния, а не уверенность в победе, и он решил, что дальнейшее сопротивление бессмысленно.

Только к утру он вернулся в хоромы, куда приказал созвать военачальников. Но еще на крыльце заметил необычное движение. Служанки бегали по горницам, фигуры их мелькали в освещенных окнах. Предчувствие несчастья охватило князя. Он вошел в спальню жены. Она металась на кровати без кровинки в лице. Священник Григорий шептал молитвы, стоя в углу перед образом Спасителя. Пахло ладаном и травами, которыми княгиню пользовала знахарка. Князь молча подошел к ней, склонился и поцеловал ее. Князь любил ее строгой любовью воина, а теперь она стала ему духовно ближе…

– Зачем ты это скрыла от меня? Разве это дело женское?..

– Не говори так, – ответила она. – Вас было недостаточно. Не сидеть же нам сложа руки, когда мужья погибают. Да в бой пошли все жены дружинников. Ты прости меня, что я это сделала без спроса. Но мне Бог велел.

– Как это Он мог велеть? Какой жестокий к тебе Бог.

– Ты не знаешь Его благости. В этом и есть мое главное горе. Я скоро умру. Может быть, сегодня же. У меня проткнут живот. Я сражалась в задних рядах. Когда передние изнемогли и их порубили, я выдвинулась вперед. И крикнула: «Смерть вам!» Я забылась и крикнула на своем языке. Тогда ромейские воины загалдели: «Хватайте ее! Хватайте живьем, это – ведьма!» – «Ах так!» – вскричала я и бросилась на них. Рядом дружинник меня защищал, но я хотела защищаться сама. Меч ромейца проткнул мне нутро… Я истекаю кровью… Крестись и увидимся на том свете…

Князь видел, как у него на глазах расползалось кровавое пятно на одеяле, которым была прикрыта княгиня. Он приник к ней и замер.

– Последняя моя просьба – крестись… и мы будем вместе на том свете… Матушка твоя Ольга, ты и я. И тебе будет легко умирать, как и мне… Здесь на земле мы временные гости. Умирать всем придется. Запомни, ромейский царь победит тебя. Если не победит, то перехитрит, очень ты прост и доверчив. Я знаю хитрость ромейских царей. Нет никого на земле хитрее их.

Святослав молчал, потрясенный жестокой правдой ее слов. Она коснулась его руки холодными губами и добавила:

– Старый Свенельд давно бы крестился, да тоже стесняется дружины… А сына крестил, что у древлян воеводит. Он сам мне говорил об этом не раз. Свенельд мудр, он много государств посетил и лучше нашей веры не нашел, хоть и остался язычником ради тебя. Да ты и сам видишь – лучше ее нет, нашей веры. Ты не боишься угроз врага, а перед насмешками языческой дружины пасуешь. Дай мне обещанье, что после того, как я умру, станешь христианином… И я уйду в тот мир спокойно.

Он сказал:

– Если цел и жив останусь, то уеду в Киев, крещусь и крещу дружину. Григорий мне в этом поможет.

– И еще тебе совет. Калокира надо остерегаться. Ох уж эти честолюбивые вельможи… От них все беды. Вечно добиваются славы и власти… А ценна в мире только власть добра и любви. Дай я тебя поцелую…

Превозмогая боль, она поцеловала его. Потом смотрела на него жадно, умиленно.

– Тебе не страшно? – прошептал он.

– Ты язычник и не понимаешь состояния моей души. Я умираю счастливой, потому что ты дал мне слово креститься. Ты никогда не нарушал слова, как истинный рыцарь. Я счастлива, что встречусь с тобою там, на небе. И тебе уже не будет стыдно, что ты язычник и имел много жен, как все язычники. И твои жены не смогут попасть в рай, а мы будем вместе…

Вдруг она содрогнулась, вскрикнула и указала глазами на священника с дароносицей, караулящего отход ее в горний мир.

Святослав, скрывая слезы, удалился. Он вышел на берег Дуная и велел принести себе птицу разных пород. Он разрезал их и бросал в темные воды Дуная, желая умилостивить Перуна и вернуть силу и мужество своему войску и здоровье своей жене Ирине. Потом он пошел вдоль берега, на котором дружинники-христиане хоронили своих родных. Он там встретил и Улеба, копающего могилу своей жене Роксолане. Он хоронил ее по христианскому обряду, зарывал в землю головою на восток. Отец Григорий читал молитву. Святослав остановился в отдалении и наблюдал эту картину, знакомую по погребению своей матери. Улеб поцеловал Роксолану в лоб и стал опускать тело, облеченное в одежду воина, в землю. Потом он закопал могилу и поставил на ней крест, выделанный из ветхих досок.

– Аминь! – сказал Григорий тихо и перекрестился.

Он увидел Святослава, который сказал:

– Много русских косточек полегло в землю на берегах Дуная…

– Мир ее праху, – произнес Григорий. – На том свете увидятся… «Род уходит, и род приходит, а Земля остается навек»[3].

А Улеб, облокотясь на меч, беззвучно плакал.

– Блаженны плачущие, ибо они утешутся, – сказал еле слышно Григорий и благословил могилку широким крестом…