Княжеский отпуск (СИ)

Я тихо ушла. Как меня тот шакал не учуял, не знаю, может, виду не подал, но полгода мне жилось спокойно. А за домом, надо думать, следили из-за той самой добычи, и ждали пока граф уедет, чтобы порыскать тут вволю. Но боялись солдат, а потом и тебя: не ожидали они твоего приезда, и что за особняком приглядывать будешь. А уж как главарь узнал, что я жива до сих пор, так и решил довести дело до конца. Остальное тебе известно.

Ты ни о чём не думай - с графом мы тут сами разберёмся. Твоё главное дело - молчать обо всём, что здесь творилось. Приедешь в город, напустишь на себя вид отдохнувшего человека, придумаешь какую-нибудь басню позанимательнее, что приключилась с тобой, скажем, за границей на водах. И живи себе долго и счастливо.

Князь по-прежнему не хотел ни о чём спрашивать, он был неподвижен, как скульптура, и лишь на широком подлокотнике тихонько вздрагивала его рука.

- А, вижу, вижу, -сказала старуха: глаза её повеселели, и она кивнула на его руку, - пальчик твой закопченый! Ты не печалься, но копоть эта останется с тобой до конца жизни - это метка и, вроде как, оберег. Палка ещё при тебе?

Он хотел кивнуть, но не получилось.

- Верю. Только почисть её хорошенько от золы, пусть будет как новенькая - негоже инструмент держать неопрятным...

Она посмотрела в окно на потемневшие деревья, ждущие нового дождя; на далёкий пруд, откуда доносились звуки жизни; на серое небо, закрывшее собою солнце.

- Будем прощаться? - спросила она, и тут же сама ответила.- Нет, не будем - твоя воля, батюшка.

Она отвернулась от окна, подошла к князю на расстояние вытянутой руки и сказала:

- Вернись сюда, когда доживёшь до глубокой старости. Только приехать нужно зимой. Сыщи в лесу тот крест берёзовый, а коня с собой не бери - иди так, пеший. Подойди к кресту, прижмись к нему, помолчи. Он тебе годков тридцать - сорок к жизни прибавит. А когда пойдёшь обратно, иди через местное кладбище, что на холме, и там дождись ветра сильного - тогда услышишь колокольный звон.

Она замолчала и посмотрела на князя внимательнее.

- Про монастырь ничего не видно: хватит им и одной церквушки, - она усмехнулась чему-то своему и наклонилась к нему:

- Помнишь то яблочко, которое Цербер скушал?

Князь даже не попытался кивать, зная, что это бесполезно.

- На том самом месте, - продолжила она, - через полтораста лет, церковь будет - это я точно вижу. И будет это место чистое-чистое, как душа младенца, тьма уйдёт, мрак пропадёт. Всё проходит - пройдёт и это.

Она отвернулась и снова подошла к окну.

- Уж это яблочко многим встанет поперёк горла, - она улыбнулась, глядя в серое небо.

Тут она начала таять в воздухе: сквозь неё виднелись гостевые стулья с высокими выгнутыми спинками, только были они в сизой дымке. Старуха становилась всё менее видимой, но её глаза по-прежнему смотрели на князя. Сколько же там было и немого сожаления и человеческого тепла.

Князь вспоминал об этом моменте до самой смерти, но так ничего и не понял своим человеческим умом. Он часто мысленно возвращался к тому дню, и всякий раз его воспоминания казались ему далёкими и чужими, будто были они в жизни другого человека, оставшегося там, в глухом краю Поволжья.

Он ехал домой с графским конюхом и встречный прохладный ветер выдувал из головы всю черноту, накопившуюся за неделю странного отпуска. Когда проезжали через Ковыли, он бросил взгляд через ярко- зелёное ожившее поле, и увидел, как над далёким белеющим графским особняком поднимается чёрный густой дым, унося с собой многие тайны с их недомолвками и всю невидимую грязь поместья, скопившуюся за долгие годы.

По полю, со стороны поместья, прыгало рыжее пятно, приближаясь к бричке. Князь, приглядевшись, увидел лису. Та остановилась, нюхая воздух, и, заметив бричку, уставилась на князя. Посмотрела на него не долго и убежала далеко на восток.

Князь вздохнул, закрыл глаза и ему впервые за долгое время приснился сон, и в нём ослепительные балы, волнующая музыка, чарующие женщины.

Москва, 2014 г.