Княжна Тата

Разслись по рецепту Lizzy Ваханской, "каждая съ каждымъ": въ первыхъ саняхъ хозяйка дома и напротивъ ея уже второй годъ сильно приволакивавшійся за нею Анатоль Можайскій, а рядомъ съ нею Зина Троекурова, четвертая дама нашей веселой компаніи, бывшая уже не первой молодости, а потому очень любившая кокетничать "avec les innocents", въ числу которыхъ причисляла она своего vis-`a-vie, только что произведеннаго въ офицеры, еще безусаго и хорошенькаго Пронскаго; во вторыхъ — Lizzy съ Тата, съ которыми похали Бахтеяровъ и Аваловъ. Маленькая графиня, имвшая самыя серьезныя претензіи на сердце "дикаго Хивинца" и знавшая, что Тата съ своей стороны преслдуетъ "серьезную цль" относительно Авалова, разсчитывала на прелестнйшую partie carr'ee, въ которой "никто другому мшать не будетъ", на основаніи извстнаго правила, что "quand on est quatre on est deux". Но едва тронулись и поскакали тройки, оказалось, что она ошиблась въ разсчет. "Дикій Хивинецъ", какъ нарочно, завелъ сразу общій разговоръ и по его оживленному, горячо веселому тону она тотчасъ же поняла, что онъ никакъ не намренъ свести его на одну изъ тхъ интимныхъ бесдъ, которыя такъ удобны въ саняхъ, ночью, когда едва различаешь лицо сосда и въ то же время чувствуешь всю его близость въ себ, и подъ визгъ полозьевъ и свистъ втра все какъ бы можно сказать, все дать понять и все выслушать безъ смущенія, благодаря этой ночи и визгу, и возбудительному зимнему воздуху, отъ котораго такъ пріятно щиплетъ кожу сквозь вуаль и захватываетъ дыханіе, и такъ хорошо, такъ упоительно весело!.. Ничмъ этимъ, она видла, не хотлъ воспользоваться Бахтеяровъ, тщательно даже поджимавшій назадъ ноги при малйшемъ толчк, чтобы не коснуться ими маленькихъ ножекъ Lizzy, противъ которой сидлъ онъ. Онъ разсказывалъ какія-то уморительныя вещи, которыя заставляли хохотать невольно и ее, и Тата, но она опять-таки чувствовала, что онъ былъ такъ остеръ и блестящъ не для нея одной… а, можетъ-быть хуже, даже вовсе не для нея. Lizzy начинала сердиться на него и вмст съ тмъ ревновать Тата. Но наша княжна, съ своей стороны, вовсе не поощряла frais d'esprit "Хивинца": ее гораздо боле занимало угрюмое настроеніе vis-`a-vie ея, Авалова. Онъ сидлъ, приподнявъ до глазъ бобровый воротникъ шинели и не разжимая губъ, взглядывалъ оттуда на нее изъ-подъ своей блой фуражки прямо и печально (она это ясно замтила, прозжая по Дворцовой Набережной, когда падалъ на него свтъ фонарей). Она нсколько разъ пыталась завести его, обращалась къ нему съ вопросами тою тихою, почти шепотливою, проницающею интонаціей голоса, которая была одною изъ тайнъ ея очарованія и которою владла она въ совершенств: на лиц холодное, небрежное, чуть не презрительное выраженіе, а чуть слышный голосъ такъ и вьется, такъ и льнетъ, такъ и захватываетъ… Она знала, какъ электрически дйствовалъ этотъ голосъ на Авалова, какъ загорался онъ весь отъ его бархатныхъ звуковъ и, забывая свою задумчивость, умлъ въ свою очередь находить слова, полныя горячаго молодаго чувства… Но на этотъ разъ и этотъ обаяющій голосъ какъ бы потерялъ силу вызвать его изъ его страннаго оцпеннія. "Баяхтеровъ est trop brillant; le pauvre gar`eon и робетъ предъ нимъ, и ревнуетъ его", объяснила себ мысленно Тата, и тутъ же ршила, что слдуетъ успокоить и открыто поощрить "бднаго мальчика".

Сани въ это время подскочили, пролетая чрезъ какой-то ухабъ.

— Ouf la-la! воскликнула со смхомъ Lizzy.

— Извините, графиня! послышался вслдъ за этимъ голосъ Бухтеярова.

— За что?

— Я, кажется, толкнулъ васъ ногою…

— Или я васъ моею… C'est bien heureux! уже совсмъ расхохоталась маленькая графиня:- а то вы прячете ваши ноги отъ моихъ avec tant de pudeur, будто уврены que j'irai vous faire du pied comme ou fait de L'oeil… C'est la quintessence de l'impertinence, mon cher, savez vous!.. Но вы это, повидимому, не считаете нужнымъ знать, en votre qualit'e de h'eros… Тата, любишь ты героевъ? обратилась она, не останавливаясь, къ княжн нашей съ тмъ неисчерпаемымъ brio и неожиданностью переходовъ, которые отличали ее.

— Героевъ? небрежно протянула, повторяя, Тата, какъ бы не слыхавъ предыдущаго:- да, сказала она, — люблю… издали, на разстояніи ложи отъ сцены…

Еслибы не безлунная ночь, она ужаснулась бы можетъ-быть отъ выраженія, мгновенно запылавшаго и также быстро покрывшагося смертельною блдностью лица Бахтеярова… Но онъ сдержался, отвчалъ все тмъ же своимъ тономъ безпечной веселости:

— И прелестно длаете, княжна: въ лож гораздо удобне сидть въ компаніи Молчалиныхъ, чмъ Чацкихъ:- ни смотрть, ни слушать не мшаютъ и съ мнніемъ пристегнувшей ихъ къ себ хозяйки неизмнно согласны.

Это было зло, и зло вдвойн, поняла Тата, зло и для нея, и для Авалова, который, кром того, еще могъ понять при этомъ все неудобство быть "пристегнутымъ…"

— Молчалины не нашего общества, проговорила она свысока и отчеканивая, — я ихъ не знаю по крайней мр… Но Чацкихъ, признаюсь вамъ, я никогда не могла принять au s'erieux. Трескъ, блеснетъ, дымъ, — и ничего больше!..