«Князья, бояре и дети боярские». Система служебных отношений в Московском государстве в XV–XVI вв.

Регулярное проведение общегосударственных смотров и, как следствие, широкое распространение десятен были связаны с проводимой политикой по реформированию службы. 1550-е гг. стали временем серьезных изменений. В эти годы были созданы Государев разряд и Государев родословец, приняты приговор о местническом старшинстве в полках и «Уложение о службе». В этой же связи шел процесс всеобщего распространения окладных норм и формирование единообразных служилых «городов».

Можно согласиться с мнением А.В. Антонова, который считал, что десятни, как тип делопроизводственной документации, заменили собой пресловутые «вопчие», иммунитетные грамоты, выдаваемые дворянским корпорациям и известные по Судебнику 1550 г. и в этом качестве приобрели важное значение для подтверждения принадлежности того или иного лица к служилому «городу»[636].

Анализ каширской десятни 1556 г. и «боярской книги 1556/57 г.» показывает, что в середине века велась активная работа по унификации поместных окладов, которая, однако, в эти годы еще не была доведена до конца. Первый общевойсковой смотр русской армии, нашедший отражение в комплексе десятен, был произведен в 1556 г. в Серпухове. По свидетельству официальной летописи, по своему размаху этот смотр не имел аналогов: «И свезли к государю спискы изо всех мест, и государь сметил множество воинства своего, еще прежде сего не быть так, многия бо крышася, от службы избываше»[637]

. Серпуховский смотр получил отражение сразу в нескольких десятнях, которые с этого времени постоянно фигурируют в делопроизводственном обороте.

К этому смотру относится составление каширской десятни. Уже было отмечено, что список каширян в ней был построен по принципу постепенного убывания поместных и денежных окладов. Большая часть поместных окладов отличалась единообразием, основанном на 50-кратном делении. В этом ряду были и свои исключения, которые могли отражать фактические размеры поместий (пример Ю.Г. Тутолмина). Все случаи «нетипичных» окладов находились за пределами Ростовецкого стана, дети боярские которого сформировали ядро каширской корпорации. Для выходцев из этих станов (Беспутский, Туров, Тешилов, Мстиславль) у проводивших верстание лиц, видимо, не было сведений о поместных окладах, поэтому данные по их землевладению записывались со слов самих служилых людей. В отрывках новгородской десятни смотра того же 1556 г. прямо говорится о подобном принципе получения нужной информации: «И поместья их писаны, что которой за собою в памяти написал»[638].

Такая же ситуация получила отражение во многих примерах из «боярской книги» 1556/57 г. У многих детей боярских государева полка отсутствовали поместные оклады, и отражение в этом источнике получило фактическое количество находящейся в их распоряжении земли. М.Т. Шетнев владел 147 четвертями земли, Я.И. Кузьмин – 1184, а И. Шапкин Рыбин – 503. Всего же удается насчитать несколько десятков подобных примеров[639]. Обращает внимание несоответствие принадлежащего Я.И. Кузьмину количества земли его статусу. Этот потомок новгородских переселенцев, не слишком примечательный по службе, распоряжался боярским окладом. Поместье, видимо, досталось ему в наследство, что подтверждает тезис об отсутствии в центре страны механизмов перераспределения поместных земель.

В случае князя М.Ф. Бахтеярова Ростовского упоминается его поместный оклад – полсохи (400 четвертей) со ссылкой на «старое письмо». Характерно, что уже валовая писцовая перепись конца 1530-х гг. описывала поместья в четвертях, то есть в этом случае отсылка шла к платежной книге, где, как было показано на примере платежницы подмосковных волостей 1542/43 г., действительно могли фигурировать поместные оклады. В сохах было описано также поместье Н.С. Вельяминова, который, правда, сам перевел его в четверти[640]

.

Все перечисленные дети боярские, равно как и другие носители «нетипичных» окладов, не принимали участия в серпуховском «смотрении». Отсутствие сведений по более ранним смотрам, фиксирующим размеры поместных окладов, приводило к необходимости опираться на «сказки» служилых людей, что вело к множественным искажениям. Например, Н.С. Вердеревский сказал, что «не ведает» о размерах собственной рязанской вотчины. При описании окладов видно влияние писцовых книг, которые, видимо, были затребованы по этому случаю. Очень крупное поместье А.И. Сабурова составляло «его выть треть 1784 четверти» и, очевидно, в свое время принадлежало его отцу, от которого перешло в руки трех его сыновей. Сам А.И. Сабуров в Дворовой тетради был записан по Торжку. Здесь же служил В.Г. Яхонтов, который в 1556/57 г. распоряжался доставшейся ему частью отцовского поместья «ево выти на 567 чети с третником». Данные о землевладении этих лиц, скорее всего, восходят к материалам писцовых описаний конца 1530-х гг.[641]