Он понимает, что видит сон, еще до того, как собственно что-то видит. Страх, его старый приятель, снова затаился где-то в самой глубине сознания. Словно убийца. Словно насильник.
Он бредет сквозь струящийся туман, густой, как деготь, и такой же черный. На секунду он впадает в панику оттого, что вот-вот задохнется, но потом и это уже неважно. Важен только страх.
Перед ним возникает уличный фонарь, лишь слегка рассеивающий мрак. Старинная конструкция, чугунный столб с тяжелой стеклянной лампой сверху, газ некачественный, огонь чихает и плюется. Серный, пахнущий тухлыми яйцами дым от фонаря такой же густой, как и туман. Такой же живой.
Он идет дальше, и улица раскрывается перед ним, как труп на столе у анатома. Взрезанная, вывернутая наизнанку, за каждым фасадом – грязные тайны. Ноги мерзнут. Это ощущение заставляет его опустить взгляд, мокрые камни мостовой под ногами блестят, как кольца вываленных наружу кишок. Когда он снова поднимает глаза, он уже на месте.
Он открывает дверь – и сразу оказывается в кабинете, неожиданно ярко освещенном. Хотя магазин, через который должен был пройти, он тоже помнит. Темные пыльные полки. Книги, в которых и заключался смысл этого места, давно вывезены. Но одна осталась. Раскрытая, она сейчас лежит перед ним.
Со страницы на него смотрит Керсти. Мертвые глаза, облако волос вокруг головы похоже на темный нимб, покрытый легкой рябью оттого, что воды Лита пытаются унести его прочь, к морю.
Он переворачивает страницу.
На него зло прищурилась Одри Карпентер. Она сердита на весь мир, на отца, на свою дурацкую смерть. Она пытается освободиться от пут, наконец они лопаются, ее тело колышется в потоке.
Он переворачивает страницу.
Кейт Маккензи, лежащая навзничь в холодной, очень холодной воде ручья, плачет по своей потерянной любви. Из глаз бесконечным потоком струятся слезы, стекают по щекам. Вода поднимается, заливает его ботинки, брюки уже насквозь мокры. Доходит до подбородка. Вот-вот захлестнет, и он утонет в море слез.
Хватаясь за последнюю соломинку, он переворачивает страницу.
Триша Любкин пытается вырваться из невидимых оков, изрыгая беззвучные вопли и проклятия. Она дергает головой взад и вперед, стремясь ударить своего невидимого, безликого врага. Потом она встречается с Маклином взглядом, и он слышит ее голос, отчитывающий его тоном замначальника полиции: «Почему меня стали искать так поздно? Как вы могли позволить ему меня убить?»
Пристыженный, он переворачивает еще одну страницу.
Она совершенно чистая, тщательно выскобленный пергамент готов принять очередную душу. Прямо у него на глазах на странице появляются линии, всплывая из ниоткуда. В верхней части образуется прямоугольник, там будет новая картинка, которой пока не разглядеть. Страх усиливает свою хватку, вонзает в него когти – теперь не уйти. Он не может перевернуть страницу. Не может оттолкнуть книгу или закрыть глаза. Он может только смотреть, как медленно, словно в фотографической ванночке, проявляется изображение. И словно в фотолаборатории, все вокруг, как в аду, залито темно-красным.
Изображение еще не успело проявиться до конца, но он и так догадывается, что перед ним. На покрытом кровавыми пятнами матраце распростерта женщина, ее руки и ноги прикованы к металлической раме кровати. Женщина обнажена, неподвижна, неизвестно даже, жива ли она. Он изо всех сил пытается разглядеть лицо, хотя уже знает, кто это. Формы ее тела ему доводилось видеть раньше.
Под картинкой медленно проступает имя. Оно начинается с большой буквы «Э».
58
Второе утро подряд его будил телефонный звонок. Маклин проснулся в некотором замешательстве, поскольку точно помнил, что включил будильник. Потом он рассмотрел, что на часах пять утра. Самое время для звонка.
– Маклин слушает. – Горло пересохло настолько, что он поморщился. Голоса на другом конце он не узнал.
– Инспектор Маклин? Полиция Эдинбурга?
– Это я. Кто говорит? – Голос женский, но совершенно незнакомый.
– Ох, простите. Это Элисон. Элисон Коннелл. Я криминалист, работаю вместе с Эммой Бэйард. Может, вы меня помните, мы несколько раз встречались. Я ищу Эмму. Она не у вас?
Мороз, пробежавший по коже Маклина, не имел никакого отношения к неработающему центральному отоплению. Он выкарабкался из постели, проковылял к окну и уставился в стылую тьму.
– Нет, ее здесь нет. И я не видел ее со вчерашнего утра. Почему вы мне звоните?
– Мы уже час пытаемся с ней связаться, она сегодня дежурная. Я звонила домой, но там сразу включается автоответчик. Ну и… она упоминала, что вы встречаетесь, и я подумала… Ради бога, простите!
– Вы все сделали правильно. – Маклин принялся тереть глаза, надеясь, что это поможет ему собраться с мыслями. – Когда вы ее видели в последний раз?
– С понедельника мы в разных сменах, но я поспрашивала, и похоже, что никто не видел ее со вчерашнего утра. Я проверила ее данные во внутренней сети, она не пользовалась компьютером опять же со вчерашнего утра.
– Послушайте, вероятно, ей пришлось срочно выехать к родственникам в Абердин или что-то в этом роде. А мобильник оказался незаряженным.