Книга дворцовых интриг. Евнухи у кормила власти в Китае

Вэй Цзиньчжун, услышав эти слова, очень обрадовался. Однако показываться в столице в нынешнем виде ему никак нельзя, надобно изменить внешность. Например, можно переодеться нищим и, презрев стыд, просить подаяние в богатых домах. Он знал, что по дорогам бродят нищие скопцы, которые, сбившись в ватаги по десять и больше человек, занимаются вымогательством денег у проезжих купцов. Эти бродяги творят мошенства и безобразия, ничем не гнушаясь. Напустив на себя вид наглый и грубый, они изрыгают на людей словеса грязные и похабные, всех подряд обманывают и учиняют разбой. Путники, которые шли на север, обычно имели при себе небольшие деньги, которые в конце концов оказывались в мошне у проходимцев. Некоторые по своей неопытности (им приходилось путешествовать впервые), раскрывали перед мошенниками свои кошели с серебром, и тогда возле бедолаги появлялась целая орава. Отняв у путника все деньги, они пускались наутек. Тому, кто пытался сопротивляться, приходилось весьма худо: кто-то из нищих, подбежав к бедняге, внезапно хватал его за мошонку и сдавливал так, что тот едва не кончался от нестерпимой боли. Но этому еще повезло. А то, глядишь, появлялись злодеи похлеще. Проходимцы отнимали у путника весь его скарб, отрезали кошель — и поминай как звали. Бедняге, понятно, справиться с ними было не под силу, а если он пытался вступить с ними в схватку, по их зову мигом сбегалась целая сотня. Одним словом, путешественники, которые направлялись в столицу, терпели от злодеев великие неприятности и муки. Скопцы-проходимцы, надо заметить, жили припеваючи: денег, что они отнимали у путников, вполне хватало на вино и мясные блюда, а потому были они всегда сыты и под хмельком. Цзиньчжун все это хорошо знал и в душе этим мошенникам даже завидовал. Как-то мелькнула в его голове такая мысль: «Жена от меня ушла, мои мужские достоинства вконец зачахли, а коли так, остается одно: отсечь мою янскую штучку[89]

, то бишь „очистить тело“. Я смогу тогда вступить в шайку бродячих скопцов, а значит, как и они, буду жить припеваючи».

На окрестном пустыре он как-то заметил полуразрушенную кумирню, огороженную ветхим забором. Вокруг валялась битая черепица, ступени лестницы, ведущей в храм, заросли дикой травой. Вэй Цзиньчжун вошел внутрь и огляделся по сторонам: окна и двери заколочены, кругом ни столов, ни скамей. По всей видимости, в святилище давно никто не появлялся. «Какая удача! — подумал Вэй. — Место глухое, никто вокруг не живет. Я спокойно могу здесь остановиться и выполнить то, что задумал!» У него оставались небольшие деньги, на которые он купил вина и крепко напился. Низко поклонившись Небу и повернувшись в сторону кумира, что стоял в обители, он промолвил: «Ничтожный Вэй Цзиньчжун дошел до крайней черты, и выхода для себя я более не вижу. Я живу впроголодь и испытываю во всем своем теле боли. В свое время в храме на горе Тайшань я трижды искал смерти, но духи меня от нее отвратили. Нынче жизнь моя стала нестерпимой, и я решил себя оскопить, дабы вступить в круг подобных. Если в будущем мне суждено будет прославиться, нож не окажет мне никакого вреда, наоборот, сохранит, быть может, мне жизнь. Если же светлого будущего у меня нет, я готов немедленно принять смерть. О, всесильные духи, прошу вас, защитите меня и помогите». Он сделал еще один низкий поклон, после чего из ветхой сумы извлек короткий нож и принялся его точить на черепице, которую поднял с пола, пока не заточил оружие до блеска. Нож стал необычайно острым. Вэй распахнул прореху на рваных штанах и с тоской взглянул на свои мужские причиндалы, которые за это время успели сгнить едва ли не наполовину — остался лишь жалкий корешок, обрамленный венчиком жидких волос. На глаза Вэю навернулись слезы, крупные, как желтый боб. С уст сорвался горестный стон. Он подумал: «А может быть, я все-таки не умру? Если будет у меня жизнь впереди, то, возможно, у меня еще появится сын, и я не останусь без наследства. Кто знает? Если же мне суждено умереть, то, по крайней мере, я избавлюсь от дальнейших мучений. Словом, куда ни кинь, всюду клин. Так чего же мне убиваться и понапрасну лить слезы?» И он, собравшись с духом, одним махом отхватил ножом «суму с причиндалами», потом посыпал рану холодной золой из курильницы и перевязал свежей тряпицей, которую быстро прикрыл куском своего рваного платья, а еще два конца заправил за пояс. Боли он пока особой не чувствовал, однако, когда кончил свою операцию, тут же ощутил сильное недомогание. Но как всякий злодей, коварный и мерзкий, он обладал нравом решительным и терпеливым, а потому собрал все свои силы, чтобы перетерпеть мученья. Очистив от грязи поминальный столик, он улегся на него, а под голову подложил небольшую фигурку чертенка, слепленную из глины.

— Бог Туди[90], — обратился он к божеству этих мест. — Перед тобой сейчас находится Вэй Цзиньчжун. Я лежу на этом столе и жду своей участи!