Книга двух путей

– А что, если мне хочется, чтобы меня вспоминал один человек, который, вероятно, и не помнит о моем существовании? – спрашивает Вин, и я жду продолжения. – Итак, я выросла в Нью-Йорке. Я была хорошей художницей; я уже тогда это знала. Когда я училась на первом курсе Нью-Йоркского университета, мной заинтересовался владелец одной из галерей, который выставил кое-какие мои работы. На предпоследнем курсе я отправилась в Париж, где проучилась целый семестр. Я выбрала художественный класс, и профессор частенько стоял у меня за спиной, критикуя то проведенную линию, то общий замысел. Он заявил, что мои работы слишком техничны, как будто все дело было только в этом. Я отправилась к нему в приемные часы сказать, что он придурок. Тогда он отвел меня в студию. Завязал мне тряпкой глаза и велел нарисовать то, что заставил почувствовать. – Вин нервно теребит низ сарафана. – Я не понимала, что ему нужно, а он все продолжал распинаться. Я разозлилась и швырнула в него палитру. Тогда он сорвал с меня повязку и улыбнулся: «Ну вот, это уже кое-что».

В ту ночь я написала нечто такое, чего до сих пор никогда не делала. Это было не просто искусство. Это нельзя было ни измерить, ни выразить словами. Я как будто стала медиумом, душа которого отделяется от тела. Я начала пропадать в студии. А еще ходила пить кофе со своим профессором. Мы стали с ним практически неразлучны, хотя он был почти вдвое старше. Он отвел меня в Лувр; мы устроили самый настоящий квест по поиску художника, по уши влюбленного в свою натурщицу, самой шелудивой собачонки, самой безобразной Мадонны. Профессор научил меня копировать картины известных мастеров и находить скрытые несоответствия. А в один прекрасный день он попросил разрешения написать мой портрет.

Как только мы вошли в студию, профессор сразу закрыл за собой дверь. Усадил меня возле окна. Пока он делал наброски, мы беседовали о разных пустяках: о том, как премьер-министра застукали с любовницей и где можно купить лучший фалафель. Поначалу у профессора ничего не получалось, отчего он все больше впадал в отчаяние. Он попросил меня закрыть глаза. Я слышала, как он встает и ходит рядом, ощущала запах кофе в его дыхании. А потом почувствовала легкий мазок по лбу. И вниз по переносице. По щеке, подбородку, ресницам. Я открыла глаза. Он действительно писал мой портрет. Но только сухой кистью. Касаясь моего уха, подбородка, шеи, губ. – Вин задерживает дыхание и делает резкий выдох. – Ну, ты понимаешь, к чему все это шло. Я забеременела. И даже собиралась ему сказать, но узнала, что он женат. Его жена через пару месяцев должна была родить. И я уехала.

Опустив глаза, я упорно разглядывала свои колени.

– Ты меня осуждаешь, – говорит Вин.

– Нет.

– Мне хотелось верить, что я очень сильно его любила, а потому не могла поставить перед выбором. Хотя, скорее всего, я просто боялась, что он выберет не меня. Вернувшись домой, я прятала живот под мешковатой одеждой, но только до тех пор, когда скрывать беременность стало невозможно. Тогда я сказала родителям, что бросаю университет, так как жду ребенка, а его отец – случайный мужчина, с которым я переспала после короткого знакомства в клубе. Несколько лет спустя я вышла замуж за своего инструктора по вождению. Мне, естественно, нравились мужчины определенного типа: солидные и авторитетные.

– Феликс, – уточняю я.

– Да. Я любила его. И сейчас люблю. Но я не могла забыть Тана. – Вин смотрит прямо мне в глаза. – Я хочу, чтобы Тан это знал. Хочу, чтобы он знал, что Арло… был. И хочу, чтобы он узнал все до того, как мы оба покинем этот мир. – Вин снимает шарф и проводит рукой по лысой голове. – Мне уже недолго осталось. И прежде чем я уйду, хочу сделать так, чтобы Тан помнил меня.

– Зачем ты все это говоришь? – произношу я застывшими губами.

– Проект сохранения наследия, – объясняет Вин. – Я собираюсь написать Тану. И хочу, чтобы ты нашла его и лично вручила ему письмо. – (Я молча смотрю на Вин.) – Я очень много думала, какой была бы моя жизнь, если бы я тогда не уехала. Даже несмотря на то, что это было только мое решение.

Я чувствую, как меня бросает в жар:

– Ну а как насчет Феликса?

Уголки губ Вин слегка приподнимаются.

– Сомневаюсь, что его обрадует такое поручение.

– Но ты не можешь скрыть это от мужа. Он ведь тебя очень любит.

– Я тоже его люблю. И не желаю травмировать еще больше. Достаточно одного того, что я умираю. – Вин дергает меня за рукав. – Ну пожалуйста!

«Нет, – думаю я, – слишком близко». Я подошла к опасной черте, которую придется переступить. Это неэтично, это неправильно.

И в то же время я слышу свои слова, сказанные Феликсу: «Мы не перестаем любить кого-то, хотя физически его уже нет с нами».

Я встаю и поворачиваюсь лицом к собачьей площадке. Две дворняги бегают кругами друг за другом.

– Вин, я не могу дать ответ прямо сейчас.

Одна собачонка прихватывает другую за хвост. Та взвизгивает и отскакивает от друга, в мгновение ока ставшего врагом.

– Дон, – умоляюще смотрит на меня Вин, – неужели в твоей жизни не было человека, который тебя оставил?