Книга Лазури

Господи, какой же дурью я занимаюсь… Человек спит и видит сон, в котором собирается заснуть и увидеть сон. Если бы у меня были силы поднять руку, опустошительный фейспалм во все щи был бы мне обеспечен. Спа-а-ать…

Да что они там, с елок попадали, что ли?!

Они? Какие еще «они»? Здесь ведь не было никого, кроме меня и Суок…

Суок?

— Все-таки решила присоединиться?

— Лежи, Отец, лежи, — она склонилась надо мной, проводя рукой по лицу. — Тебе вредно шевелиться. Отдыхай.

— Чем и занимаюсь, — устрашающе зевнул я. — Кстати, ты случайно не можешь помочь мне заснуть?

— Я?.. Тебе?.. — она почему-то испугалась. — Нет, Отец, не проси! Это может быть больно!

— Почему?

— Я… я не готова тебе помогать. У меня мало опыта. И…

— И?.. — подбодрил я, видя, что она замялась.

— Нет, ничего. Просто ничего не получится. Неважно.

Пристально взглянув на нее, я сел и положил ей руки на плечи.

— С каких это пор ты стала лгать мне, дочь?

Она жалобно посмотрела на меня и потупилась.

— Я жду, — надавил я.

— Я не умею… делать это легко, — выдавила она и вдруг со всхлипом вырвалась у меня из рук и отвернулась, пряча лицо в ладонях.

Я развернул ее к себе и отвел руки от лица.

— Что случилось, Суок?

— Я солгала тебе, Отец… — по гладкой коже текли алмазные капли. — Это не может быть — это БУДЕТ больно. Я просто не могу, не умею иначе. Это принесет тебе невероятную муку. Я могу навевать только злые, страшные сны… Я плохая и гадкая, ты хотел совсем не такую дочь, я знаю!

Я погладил ее по волосам…

— Не надо, Отец, я тебя недостойна!

…и сильно щелкнул по лбу.

— Ой… — заморгав от неожиданности, она коснулась ушиба пальцами.

— Я буду делать так каждый раз, как ты будешь говорить глупости о себе, — строго сказал я. — Ты ведь уже видела, до чего доводят такие мысли. Прекрати себя бичевать. Я знал, что делаю, когда создавал тебя, и ты получилась именно такой, какой я хотел тебя видеть. Никакой беды в том, что тут ты не можешь мне помочь, нет.

— Но я так хочу помогать тебе во всем… Я научусь, Отец, обязательно научусь!

— Вот и славно. А пока я попробую заснуть своими силами…

— Но ты ведь уже спишь!

— А я хочу заснуть еще и тут, — весело подмигнул я.

— Зачем?

— Так просто. Интересно же.

— Понятно… Но ведь ты давно спишь уже и здесь. Даже дважды или трижды. Просто тебе снится один и тот же сон. Попробуй просто полежать и пару раз проснуться. Тогда ты хорошо выспишься.

Ничего себе апельсины!

— Один и тот же сон? Откуда ты знаешь?

— Просто вижу. Мне пришлось догонять тебя, пока ты не ушел слишком глубоко, где тебя мог поймать этот злой мир. Кроме того, для тебя это вредно.

— Почему?

— Ну…

Опять недомолвки. Скверная тенденция. Надо с этим кончать. Давить в зародыше, так сказать.

— Рассказывай, — велел я, беря ее за подбородок. — И никогда больше не лги мне. Запомни это. Не лги.

— Когда я добиралась сюда… — прошептала она с усилием, дрожа влагой в глазах. — Когда я сюда… Я решила… я посмела… Я смотрела на твое дерево, Отец!

Как летний ливень, слез поток… Ну что ты будешь делать, а.

— Что, неужели такое страшное дерево? — фыркнул я.

— Бедное, — Суок прижалась лицом к моему рукаву. — Все черное и блестящее, будто каменное… Твердое и блестящее. На нем не зреют плоды. Что с тобой, Отец? Откуда это?

— Не знаю, — искренне пожал плечами я. — Это плохо?

— Это… страшно, — она шмыгнула носом. — Страшно и неправильно. Так не должно быть. И я не могу, не могу тебе помочь! Я плохая дочь, я бесполезная, прости меня!

Щелк!

— Уй! Больно…

— Я предупреждал. Хватит. Давай, разбуди меня «пару раз» и тоже отдохни. Оба мы устали.

— Хорошо, Отец.

Приятно все-таки иногда видеть осознанные сны без сновидений. Хе-хе.

Поняв, что отдохнул ровно столько, сколько нужно, я выскользнул из внутреннего сна и переместился во внешний. Суок, лежавшая справа от меня, тихо чмокнула губами во сне и придвинулась ко мне поближе. Я осторожно отстранился и выбрался из меховой берлоги. Пускай отдыхает.

Усевшись за стол, я посмотрел на Белую Карту — оранжевый прямоугольник, полыхавший в горне, заливал комнату тяжелым светом. На черный посох, покрытый прозрачной глянцевой пленкой — аметист в его навершии казался топазом. На свой истертый молот, поблескивавший рукоятью, отполированной моей ладонью.

К чему все это?

Что за дурь? Внутренний голос или как тебя там? Ты опять выходишь на связь, мудило?

Тишина. Странная и непонятная, будто чужая мысль, прошелестев на периферии сознания, затихла в его глухих закоулках. Ни продолжения, ни развития темы, ни даже открытки на прощание. И спросить не у кого.

А если так, значит, и забивать себе этим голову незачем.