Очкарик, сидевший за столом, уставленным пробирками и заваленным бумагами, склонился над микроскопом. Ученый так увлекся, что даже не заметил, как вспыхнул электрический свет и как коллеги погасили керосиновые лампы, которыми освещалась лаборатория, наспех организованная в Пирамиде.
Окрыленный удачным воскрешением пациента, ботаник, который, к слову сказать, и ботаником-то не был, велел принести все записи, оставшиеся после Хилы, Хмельницкого и других исследователей, трудившихся в разное время над разработкой проектов, заказанных рублевским фараоном. Что касается самого очкарика, то в свои двадцать с небольшим лет он мог бы с легкостью защитить докторскую диссертацию и очень страдал от того, что академий и ученых советов, которые могли бы присвоить ему звание профессора, больше не существовало.
Несмотря на тщедушное телосложение и слабое здоровье, Людвиг Прокофьев мог работать сутками, забывая о сне и еде-питье, но на том, однако, условии, что тема исследований была достойна его внимания. Сейчас был как раз тот случай.
Как и все гении, Прокофьев жил в своем мире. Его не очень-то беспокоило то, что за стенами Пирамиды идут уличные бои с мутантами. К тому, что злобные порождения радиации могут сожрать его, Людвиг относился вполне ровно. И если проблема победы над мутантами и интересовала его, то не из-за спасения собственной жизни, не по поручению руководства, а с чисто научной точки зрения.
– Земноводные, – пробормотал ученый, засовывая под окуляр микроскопа предметное стекло с очередным образцом. – Земноводные. Гм… Вот оно! Земноводные! Птеродактили и черви были потом. Как и эти… Лемуры. Фермент агрессии стал универсальным не сразу… Земноводные…
Отодвинув микроскоп, Людвиг схватил красный карандаш и принялся яростно чертить бензольные кольца на листах бумаги, уже почти полностью испещренных формулами предшественников.
– Чаю? – поинтересовался помощник Прокофьева, заботившийся о том, чтобы гениальный шеф был в форме.
– Чай? Ах да, чай…
Когда кружка была поставлена на стол, Людвиг даже не заметил ее.
– Есть! – вдруг завопил он так, что Архимед со своей «Эврикой» не стоял даже рядом. – Я раскусил их! Слышите, вы?!
Схватив лист с последними записями, Прокофьев перевернул кружку с горячим чаем себе на колени, но даже не заметил этого. Пулей он вылетел в коридор и бросился вниз по лестнице – в помещение, где заседал военный совет. Часовой у двери попытался преградить ему путь, но хлипкий Людвиг оттолкнул здоровяка и бросился к столу, за которым сидели Хорошев и Бамбуло.
– Вот! – рявкнул он, кладя лист на стол и для пущей убедительности припечатывая его ударом кулака. – Вот оно!
– Что вот? – поинтересовался Степан, с интересом разглядывая мокрые брюки ученого. – Мы ни хрена не понимаем в твоих закорючках…
– Закорючки? Ха-ха-ха! Закорючки?! У вас есть что-то, что стреляет, ну… газом? Пистолеты? Ружья? Ну?
– Мне кажется этот сумасшедший имеет в виду револьверный гранатомет, – улыбнулся Хорошев. – Сядьте и успокойтесь, господин ученый. Расскажите все толком. Если потребуется, мы для вас и танк найдем.
– Да-да. – Людвиг сел. – В двух словах… Как бы это вам попроще объяснить… Тот, кто изобрел фермент агрессии, что был распылен над Жуковкой, работал поэтапно. Сначала опыты ставились над крысами, то бишь, грызунами. Потом были насекомые, рептилии. В итоге получился универсальный состав, вызывающий агрессию у всех мутантов. Нейтрализовать мы его не можем, но… Почему бы не сделать более агрессивными, скажем, варанов?
– Что еще за чушь? – поморщился Стук. – Разве нам агрессии мало?
– Постой-постой, – вступился за Людвига Хорошев. – Он дело говорит, Степа. Я так понимаю, что мы можем внести раскол в лагерь противника?
– Ну наконец-то! – Прокофьев воздел руки к потолку. – Фермент, который я могу синтезировать, будет действовать избирательно. Черви, птеродактили, лемуры, гарпии и гипносы его даже не почувствуют. Зато вараны…
– А люди? Что прикажешь нам делать с солдатами? – не унимался Бамбуло. – Кому станет лучше, если ящерицы станут еще злее?
– Стоп. Тут все ясно, Степан. Нам придется отступить к Пирамиде. Организовать последний рубеж обороны. – Хорошев задумчиво прошелся по комнате, вернулся к столу и склонился над картой. – Потом наши гранатометчики обстреляют ферментом мутантов, и те начнут грызть друг дружку. В этом что-то есть…
– Сергей, ты предлагаешь сдать мутантам Первый Периметр?
– Он и так почти сдан, Степа. Несколько часов – и наша оборона будет прорвана. Лучше организованное отступление, чем беспорядочное бегство.
– А твой фермент подействует? – Стук начал сдаваться. – Точно разозлит ящеров?
– Это наука, товарищ Бамбуло, – вздохнул Людвиг. – Гарантировать результат на сто процентов нельзя, но… Думаю, все получится.
– Лучше будет, если получится. – Стук погрозил ученому кулаком. – У нас и так все плохо. Для тебя будет лучше, если получится. Ладно, иди, вари свое зелье.
Оставшись наедине с Хорошевым, Стук нахмурился.
– Ты понимаешь, полковник, что мы сами загоняем себя в угол? Пирамида превратится в ловушку, из которой не будет выхода.