Читаем Книга непокоя полностью

Как я пишу от имени этих троих? Каэйру — руководствуясь чистым и неожиданным вдохновением, не зная и даже не рассчитывая, что я напишу. Рикардо Рейш — после абстрактного размышления, которое внезапно обретает конкретные черты в оде. Кампуш — когда я вдруг чувствую порыв писать, но не знаю что именно. (Мой полугетероним Бернарду Соареш, который, кстати, во многом походит на Алвару де Кампуша, всегда появляется, когда я устал или хочу спать и потому мои способности к размышлению и подавлению несколько ограничены; эта проза — постоянное фантазирование. Это полугетероним потому, что, хотя его личность — не моя, она представляет собой не отличие от моей, а ее искалечение. Он — это я минус рассудительность и эмоциональность. Проза за исключением того, что рассудительность уступает моей, одинакова, как совершенно одинаков и португальский язык; кстати, Каэйру писал по-португальски плохо, Кампуш — здраво, но с огрехами вроде «собственно я» вместо «я сам» и т. д., Рейш — лучше, чем я, но с таким пуризмом, который мне представляется чрезмерным…)

Две заметки

Заметка к самим изданиям (подходящая и для «Предисловия»)

Объединить позднее в отдельной книге различные поэмы, которые я ошибочно намеревался включить в «Книгу непокоя»; у этой книги должно быть название, которое более или менее должно отражать, что она содержит грязь, или промежуток, или какое-нибудь другое слово, столь же отстраненное.

Впрочем, эта книга сможет стать частью окончательно отверженного и служить опубликованным арсеналом того, что публиковать нельзя и что может выжить как грустный пример. Она несколько похожа на неоконченные стихи рано умершего лирика или на письма великого писателя, но здесь фиксируется не худшее, а отличающееся, и в этом отличии и заключается причина публикации, ведь она не могла бы заключаться в том, что публиковать это не нужно.


Книга непокоя (заметка)

Структура книги должна основываться на строгом — насколько это возможно — отборе разнообразно существующих фрагментов и при этом на адаптации наиболее старых фрагментов, не соответствующих психологии Бернарду Соареша в том виде, в котором она теперь проявляется, к этой самой психологии. Помимо этого, необходимо произвести полный пересмотр самого стиля таким образом, чтобы он в своем сокровенном выражении не потерял такие отличающие его черты, как мечтательность и логическая несвязность.

Необходимо изучить, следует ли вставить большие фрагменты, носящие громкие названия вроде «Похоронного Марша для короля Баварского Людвига Второго» или «Симфонии беспокойной ночи». Есть предположение оставить фрагмент «Похоронный Марш» в его нынешнем виде и предположение перенести его в другую книгу, в которой были бы объединены Большие Фрагменты.


В. От Предисловия к Вымыслам Интерлюдии

Некоторые фигуры я вставляю в истории или в подзаголовки книг и подписываюсь под тем, что они говорят; другие я проецирую абсолютно и подписываюсь лишь под тем, что я их создал. Виды фигур различаются следующим образом: некоторые я создаю, хотя сам стиль мне чужд и даже противоречит моему, если фигура этого просит; в фигурах же, под которыми я подписываюсь, нет отличия от моего собственного стиля, за исключением неизбежных деталей, без которых они бы не отличались друг от друга.

Я сравню некоторые из этих фигур, чтобы показать в качестве примера, в чем состоят эти различия. Помощник бухгалтера Бернарду Соареш или барон де Тейве — оба этих персонажа чужды моему разуму — пишут в одинаковом стиле, с одинаковой грамматикой и даже с тем же видом и формой свойства: просто они пишут стилем, который, плох он или хорош, принадлежит мне. Я сравниваю обоих потому, что они суть проявления одного и того же явления — неприспособленности к реальности жизни и, более того, неприспособленности, обусловленной одинаковыми мотивами и причинами. Но если португальский язык барона де Тейве и Бернарду Соареша одинаков, стиль различается в том, что в дворянине есть интеллектуального, лишенного образов, несколько — как сказать? — строгого и ограниченного; а в буржуа — текучего, сопричастного музыке и живописи, несколько архитектурного. Дворянин мыслит ясно, пишет ясно и владеет своими переживаниями, но не своими чувствами; помощник бухгалтера не владеет ни переживаниями, ни чувствами, а его мысли суть дополнения к чувствованию.

С другой стороны, есть заметное сходство между Бернарду Соарешем и Алвару де Кампушем. Однако у Алвару де Кампуша проявляется более сокровенная и менее нарочитая небрежность к языку и разрозненность образов, чем у Соареша.

В моем различении одних от других бывают случайности, которые тяжелым бременем ложатся на мое духовное суждение. Различать такую музыкальную композицию Бернарду Соареша от композиции такой же тональности, что и у меня…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афористикон, или Самый толковый словарь
Афористикон, или Самый толковый словарь

Толковые словари, целиком составленные из афоризмов, появились давно. Наиболее известен «Словарь недостоверных определений» Леонарда Луиса Левинсона (1966); он-то и послужил ближайшим образцом для «Афористикона».«Афористикон», однако, отнюдь не является переводом словаря Левинсона. В списке использованных мною источников — несколько сотен названий; наиболее важные из них указаны в конце книги. Подобно Левинсону и его продолжателям, я иногда позволял себе слегка видоизменять исходный афоризм так, чтобы ключевое слово оказалось на первом месте.Большая часть иностранных афоризмов, включенных в книгу, переведена специально для этого издания, в основном с английского и польского, в меньшей степени — с французского и немецкого языков.Константин Душенко

Константин Васильевич Душенко

Афоризмы, цитаты
Мысли и изречения великих о самом главном. Том 1. Человек. Жизнь. Судьба
Мысли и изречения великих о самом главном. Том 1. Человек. Жизнь. Судьба

Что мы такое? Откуда мы пришли и куда идем? В чем смысл и цель жизни – фауны и флоры, рода людского и отдельного человека? Так ли уж неотвратима судьба? На эти и многие другие не менее важные вопросы в данной книге пытаются ответить люди, известные своим умением мыслить оригинально, усматривать в вещах и явлениях то, что не видно другим. Многих из них можно с полным основанием назвать лучшими умами человечества. Их точки зрения очень различны, часто диаметрально противоположны, но все очень интересны. Ни в одном из их определений нет окончательной (скорее всего, недостижимой) истины, но каждое содержит ответ, хоть немного приближающий нас к ней.Издание выходит также в серии «Книги мудрости» под названием «Мысли и изречения великих. О человеке, жизни и судьбе».

Анатолий Павлович Кондрашов

Афоризмы, цитаты