Книга, обманувшая мир

Ну, а «литейное производство» — для послеоперационного больного даже в лагере — ни в какую не вызывает доверия: в лагерях были и инвалидные лагпункты, и инвалидные бригады.

Понятно, что время «ученика», как и самого «маляра» или «паркетчика», по Г. Н-у, не имеет отношения к общим работам.

Друг Г. Н-а по ИФЛИ Нора Аргунова, член СП, в 60-е гг. выбрала себе такую «творческую командировку»: год проработала продавщицей в гастрономе, чтобы написать «производственный роман» — он был опубликован в «Новом мире» Твардовского.

Мне кажется, Экибастуз в жизни Солженицына тоже был своего рода «творческой командировкой».

Солженицын попросился на этап, то есть добровольно покинул шарашку; в особлаг Экибастуз он прибыл 20 августа 1950-го. Ему оставалось около двух с половиной лет до окончания срока. Из Экибастуза он писал жене о своем «новом» самосознании, а по-моему, новом повороте его устремленности

к результату:

«Снова начинаю такую жизнь, которая была у меня 5 лет назад… Но огромная разница, что на этот раз я ко всему приготовлен, стал спокойнее, выдержаннее, стал значительно менее требователен к жизни. Помню, например, как я тогда судорожно, торопливо и с кучей ошибок пытался устроиться поинтеллигентнее, получше. А сейчас всё это мне как-то не кажется главным, важным, да и надоело, признаться. Палец о палец ничего подобного не предпринял… Может быть, такая вера в судьбу — начало религиозности? Не знаю. До того, чтобы поверить в бога[18], я, кажется, еще далек. Но и материальные блага жизни стал ценить не так жадно, как раньше» (Сараскина, с. 357).

В Марфинской шарашке Солженицын шарашкинской работой себя не утруждал:

«Тюрьма разрешила во мне способность писать, и этой страсти я отдавал теперь всё время, а казенную работу нагло перестал тянуть» (Солженицын; Сараскина, с. 343). Думаю, замысел будущего «Архипелага» возник у него на этом приволье — и заготовлена была соответствующая идеология. Но как же он мог бы писать о лагерях, когда пробыл в них считаные дни?! — невозможно же! — он ведь рассчитывал выступить «достоверным летописцем лагерной жизни»! (Солженицын; Сараскина, с. 363.)

Не так ли, как и у Норы, выглядит «рабочий стаж» Солженицына: он, по «Хронологии», год проработал в «бригаде каменщиков» — вот, кажется, и весь его «стаж» на общих. Год прошел — стал бригадиром.

Постойте, какой же «год», когда вдруг читаю у Сараскиной:

«Всю осень и зиму Солженицын пробыл на стройке. Много лет спустя он поймет, что дал ему как писателю опыт тачки с цементом» (Сараскина, с. 362).

Ну, знаете, тут сам черт голову сломит: то ли год, то ли без году неделя…

И вот тут — в «бригаде каменщиков» — судьба над ним довольно зло подшутила: свой производственный стаж он заработал, оказалось, на строительстве БУРа: «барак усиленного режима» — карцер!

Солженицын, который так гвоздил «хватких придурков» (Сяраскина, с. 313) за службу системе, так призывал нас всех и наших детей «жить не по лжи» — т. е. отказаться служить системе; Солженицын, который больше не хочет ловчить, устраиваться, который наконец-то выправил свой путь — стал

правильным зеком: наконец-то работает в строительной бригаде… — а строили-то они, оказалось, БУР!

Что ж он не отказался?! — ну хотя бы попросил перевести его в другую бригаду?!.. Что ж утаил от читателя, где совершал свои трудовые подвиги Иван Денисович Шухов?..

Как же мне не вспомнить стихотворение В. Брюсова «Каменщик»:

— Каменщик, каменщик в фартуке белом,Что ты там строишь? Кому?— Эй, не мешай нам! Мы заняты делом.Строим мы, строим тюрьму

[19].

Солженицын даже сам написал своего «Каменщика», который закончил так: «Боже мой! Какие мы бессильные! Боже мой! Какие мы рабы!» (Сараскина, с. 361).

И весьма странное разъяснение этого стиха предлагает Сараскина (впрочем, в духе самого автора, а может, и по его же подсказке): «Не потому рабы, что добросовестно работали и клали кладку аккуратно, надёжно — так, чтобы тюремную стену нельзя было разрушить будущим узникам. А потому, что бригада, строившая тюрьму, получала дополнительную кашу, и каменщики не швыряли ее в лицо начальству, а съедали» (Сараскина, с. 361).

Каша-то в чем виновата?!.. Комичнее, пожалуй, и не придумаешь!

Там, строя БУР, он и замыслил «Один день»: «По сути, достаточно описать один день в подробностях, в мельчайших подробностях, притом день самого простого работяги, и тут отразится вся наша жизнь» (Солженицын; Сараскина, с. 363).