Лилит смотрела на Верховную Ковена мести и не могла разобраться в собственных чувствах. Нет, после услышанного ведьма не стала ей нравиться. В какой-то момент этого страшного повествования в голове даже раздался давно забытый голос Дионы с прописной истиной для каждого, кто готовился стать Энси: «Месть отравляет душу». Лилит давно отравила свою, но сейчас перед ней стояла та, кто души, кажется, больше и вовсе не имел. И это… это было ужасно печально. Лилит будто смотрела в зеркало. И то, что она там видела, ей не нравилось.
Но от этой мысли она отмахнулась, отправила ее в дальние коридоры сознания, а потом положила в шкатулку и захлопнула на замок, как поступала всегда, когда какое-то воспоминание приносило слишком много боли. В секретной шкатулке были спрятаны воспоминания о родителях, брате и, конечно, о Сумраке. Там же копились сожаления, сомнения и несбывшиеся надежды о том, кем она могла бы стать и каким путем могла бы пойти. Вечно оборачиваться, копаться в прошлом и перебирать бесконечные «если бы» – такое Лилит было не по нраву. Она предпочитала видеть возможности ровно там, где они есть, – в настоящем. А прошлое – это всего лишь прошлое. Его лучше держать под замком.
Ярштай поняла ее взгляд и затянувшееся молчание по-своему.
– Не нужно жалости. Она здесь ни к чему. Я лишь стремилась показать, что причина моей верности кроется не только в клятве. Алазар дал мне нечто большее, чем бессмертие. Он подарил мне возможность вершить месть вечно, и это дар, за который я никогда не смогу отплатить в полной мере.
– Теперь я понимаю, – отозвалась Лилит. В отличие от Ярштай, она никогда не считала месть даром, лишь иссушающим проклятием. Жажду мести не утолить, она не приносит облегчения, но порой это единственная причина жить. Вопрос только в том, что это за жизнь… Лилит перевела взгляд на Алазара.
По нему было видно, что его порядком утомило это представление. Лилит вдруг подумала о том, что очень уж вовремя демон грез оказался у места гибели сестер Ярштай. Но не успела она развить эту мысль, как Алазар взял разговор в свои руки:
– Теперь, когда все ответы получены и истории рассказаны, настало время поговорить о цели нашего визита. Полагаю, ты жаждала встречи со мной не из праздного любопытства. К тому же есть и другие сведения, которые ты мне задолжала.
– Следуйте за мной. Розанна не так искусна в магии крови, как была погибшая Ивона, но она ничуть не уступает ей в жестокости и изобретательности. Вы услышите все из первых уст.
Ярштай исчезла в распахнувшихся перед ней дверях, у которых все еще стояла незрячая ведьма. Привычные тени в черном скользнули следом за своей Верховной.
На этот раз она не обманула: всего два зала, спуск по мрачной лестнице, и они оказались в круглой каменной комнате, пропахшей кровью, нечистотами и потом. В центре помещения на крюке, словно какая-то свиная туша, была подвешена обескровленная ведьма. От ее одежды осталась грязная тряпка, руки были связаны, а покрытые бесчисленными порезами ноги едва касались пола. Но больше всего в глаза бросались криво зашитые губы.
Лилит с трудом подавила тошноту и удержала непроницаемое выражение лица. Казалось, ее вывернет прямо под ноги. Она и сама убивала. Много. Беспощадно. Но никогда, никогда не глумилась над телами умерших. То, что сотворила ведьма крови, было омерзительным. Однако вслух Лилит безмятежно произнесла лишь:
– Вы привели нас сюда, чтобы посмотреть на мертвую ведьму?
– Прояви чуть больше уважения к моей работе, – бросилась вперед одна из теней Верховной. Она скинула капюшон и провела языком по алым губам. Глаза ее пылали безумием.
Алазар приблизился к Ярштай и вкрадчиво проговорил:
– У меня в запасе вечность, но я никогда не относился к собственному времени расточительно. Я полагал, что иду к союзнице, чтобы получить важные сведения. На встрече настояла ты. Так продемонстрируй мне, что эта встреча действительно необходима.
– Розанна, покажи им. – Голос Ярштай звучал повелительно.
Ведьма крови скользнула к трупу и начертила ножом на теле руну. Зашитые грубыми нитями губы умершей разомкнулись.
Лилит испытывала отвращение буквально каждой клеточкой своего существа.
– Какими были твои последние слова, сказанные Эмбер Ларкеш?