Книга отзывов и предисловий

Эта поэзия невротична: та же пустыня – пространство, на первый взгляд, визуально элементарное – тянет в стихотворение вереницу культурных и философских ассоциаций. Термины из области логики, лингвистики, семиотики – все это инструменты, с помощью которых пытается уловить логос постдрагомощенковская генерация поэтов. Лукичева (в чьей книге есть стихотворение, обращенное к памяти Драгомощенко) наверное, можно отнести к старшим представителям этой генерации. Но, отдавая должное «паратаксису», «перцептивной структуре субъекта», «когнитивным актам», он пользуется и приемами совсем другого направления современной русской поэзии – «нового эпоса». В его стихах часто появляются персонажи: «замаранный Тобиас», «некто введенский», «мейстер Окулюс», «она», даже «я». И – странное дело – именно эти персонажи служат гарантами того, что логос еще немного задержится, а из пустого множества в самом деле донесутся какие-то изречения. Посмотрим, как это работает:

Во всем этом мраке должно наконец обнаружиться что-то такоечто каждый хранит о себедля тебянапевает Эстель

Первая фраза повисает в воздухе, тычется в пустоту местоимениями. Стоит появиться названному по имени персонажу, как фраза обретает теплоту и окраску. В конечном счете нам важен контекст, каким бы эфемерным он ни был. Кажется, в этом пафос книги Владимира Лукичева – пробивающийся через противоречия, шумы и пустоты.

Михаил Гронас. Краткая история внимания. М.: Новое издательство, 2019

Горький

Предыдущий сборник Гронаса, «Дорогие сироты,», вышел 17 лет назад. В моем понимании это важнейшая русская поэтическая книга первых 20 лет XXI века, и мало что можно рядом с ней поставить. «Краткую историю внимания» жадно ждали.

Наверное, самая известная работа Гронаса-филолога – статья о мнемоническом бытовании поэзии. В ней Гронас подчеркивал, что русская поэзия ориентирована на создание текстов, обустроенных для запоминания, на культивирование формальных – ритмических, мелодических – зацепок. Он писал о важности вообще самой практики запоминания стихов наизусть, которая создает «мнемонический фонд русской культуры», способный спасти в экстремальных условиях (например, в ГУЛАГе). Стихи Гронаса следуют за этой мыслью.

О регулярном стихе часто пренебрежительно говорят как о гладкописи – но сами рифмы и размеры не виноваты в том, что попадают в руки проводников поэтической инерции. Под этим наносным ощущением лежит другое: всякая формальная особенность стиха – это раздражитель, триггер нашего внимания, провоцирующий умственную, мнемоническую работу. В том, как запоминаются стихи – в том числе стихи Гронаса, – есть какая-то магия. Название «Краткая история внимания» говорит об осознанности ее применения: Гронас – и маг, и исследователь; в старину это называлось алхимией. Первое же стихотворение сборника – ключ, вход в его метод:

лети меня светтеням ответ

и ветра ветошьза окном забывают как будет утрои я подсказываю первую буквуни на дани на нени на и

непохожемирозданиени на быни на будтоснова в комнате я никак не вспомню те словакоторыми там за шторами я сотворил утролети меня свет

Насквозь пронизанное запоминающимися созвучиями, это стихотворение и говорит о звуках и памяти – то есть само о себе, раскрывает свой секрет; извлеченный звук уникален и неповторим – поэтому тот, кто передал его «забывшим как будет утро» (помним: «забыть значит начать быть»), сразу позабыл его сам. Все стихотворение – апофатический акт творения-припоминания. Слово «утро» здесь, на поверхности, но говорящему оно невнятно; стихотворение написано будто бы «в реальном времени», но подразумевает какую-то временную дистанцию. Воспроизведение собственного состояния беспамятства – по памяти.

Слова в «Краткой истории внимания» переговариваются друг с другом, перебрасывают друг другу мостики («Небо, на небе еще одно небо, / И небо над ним. / Глядя на них, и я становлюсь не одним. // Не одним, так другим»). Перед нами ворожба, в какой-то момент отчуждающая автора: поэт может обнаружить себя смотрящим на (по-толстовски говоря) пущенную машину воспроизводства подобий – с некоторым ужасом:

что такое это как? с чем сравнить тебя, сравненье?ты раненье или нить, зашивающая рану?все подобия – надгробья и созвучия замучатя хочу забиться в угол и смотреть на то, как вещи не похожи              друг на друга