Книга была бы скучна, если бы состояла из одних идиллий. Кое-что от прежнего, едкого, сюрреалистического калининского письма здесь осталось. Сюжетные тексты «с родины» («10 часов утра. Тернового рядом нет, / Мартынов делает Голикову минет, / Порошка осталось только на две дороги, / В снегу чернеют орудья и мерзнут ноги»), центонные баллады, в которых Крылов переплетается с Заболоцким; аттракцион почти-автоматического письма («С облупившимся штурвалом, / С простудившимся нарвалом, / С сямисэном на ремне, / С полисменом на коне…»). Ну и мотив смерти, которая, конечно, есть et in Arcadia – и делает эту Аркадию объемнее, правдивее: «Запытанный до смерти, / С оторванной головой, / Он был принят в себя / Шевелящейся райской травой»; мотив слишком древний, чтобы заподозрить здесь реминисценцию из Цоя. Смерть, в принципе, не страшна, по-буддистски понимается как избавление: «Войти в теплый ветер, как будто в неспешный ручей, / И быстро и сладко растаять в рассветном луче».
«Стихи, написанные на пляже» связывает с предыдущими текстами Калинина не только мотивика, но и просодия – певучее письмо, в духе декадентской эстетики пробующее макабр на язык. Так было в «Пока», предыдущей поэтической книге Калинина (вышла она в 2003‐м – почти такой же разрыв, как у Гронаса). Вот и здесь:
И, в подтверждение установки на певучесть, в последнем разделе книги появляются «Блюзы и чунга-чанги»: эти тексты действительно легко мысленно положить на музыку.
Елена Михайлик. Экспедиция. Ozolnieki: Literature Without Borders, 2019
Елена Михайлик – профессиональный филолог, автор прекрасной книги о Варламе Шаламове. «Экспедиция» – сборник стихов, также имеющий дело с гуманитарным опытом: опытом фольклориста. Книга посвящена ученым, с которыми Михайлик долго общалась: Сергею Неклюдову, много лет изучавшему фольклор в Монголии, а еще «его семинару, лаборатории теоретической фольклористики ШАГИ РАНХиГС и прочим действующим лицам». О «прочих» как раз и пойдет разговор.
Вообще говоря, «поэзия фольклориста» – то пространство, где возможно продуктивное выяснение отношений со своим материалом, нечто вроде супервизии. Так происходит в отличных стихах Леты Югай, но «Экспедиция» Михайлик – шаг в другую логику. Здесь, в текстах, где многое сказано об обрядах, запретах и предписаниях, одно из основных табу – на вовлеченность исследователя – нарушается. Соответствие этому можно найти в квантовой физике, которая толкует о непременном влиянии наблюдателя на наблюдаемые объекты. Но в случае с фольклором и антропологией куда более ощутим и внятен «человеческий фактор». Герои «Экспедиции», фольклористы современности, прошлого и далекого будущего, оказываются полноправными участниками культурного обмена между этим миром и потусторонним, включаются (иногда – «глазами информанта») в демонологическую иерархию. Это касается даже экспедиционного вертолета, который становится мужем монгольской человекоптицы: