Книга отзывов и предисловий

Впрочем, уже по этой пародии ясно, что Нугатов наследует у концептуализма остраняющую, абсурдирующую работу с политическим; с языками публичной дискуссии (а вернее, ее отсутствия), симуляции и хейт-спича. Забавный факт: от сборника отказалась первая типография, в которой его захотели напечатать, пришлось искать другую. Может быть, причиной стало стихотворение, эксплуатирующее известную украинскую кричалку про Путина. А может быть, виновато стихотворение «Навальный!», целиком состоящее из рифм к фамилии героя – от «Авральный!» и «Многофункциональный!» до «Юстировальный!» и, внезапно, «Яойный!». Завершает сборник пьеса «Крым», в котором все тем же русским классикам приходится стать хипстерами и филистерами и трепаться о потреблении, в то время как «невдалеке разрывается фугасный снаряд».

Уязвимость позиции Нугатова – и в пересмешничестве, которым, в общем, трудно удивить, и в ясности приема, для которого хоссонецкая орфография служит необходимым балластом. Но этим проблемам в сборнике можно найти противовесы. Во-первых, свойственный сериализму напор: что угодно, если повторять это достаточно долго, превращается в мантру.

1 миллион рублей!2 миллиона рублей!3 миллиона рублей!

4 миллиона рублей!5 миллионов рублей!6 миллионов рублей!7 миллионов рублей!8 миллионов рублей!9 миллионов рублей!

10 миллионов рублей!11 миллионов рублей!12 миллионов рублей!

(Не будем цитировать до конца: стихотворение называется «200 000 000 ₽».) Во-вторых, сквозь прием прорывается-таки эмоция, никак несводимая к чистой механике. Может быть, это даже растерянность. Например, когда Нугатов, перебирая варианты, рассказывает, что «дед хоссан / ннэ торзан» или что «рубинштейн / ннэ айзенберг». Ну и Никита Сунгатов, соответственно, «ннэ нугатов».

Артем Верле. Неполное собрание строчек. Ozolnieki: Literature Without Borders, 2021

Горький

Этот проект в каком-то смысле противоположен нугатовскому. В 2014‐м Артем Верле (чью книгу миниатюр «Краны над акрополем» мы рецензировали год назад) опубликовал три «неполных собрания строчек» в «Воздухе». Это были извлечения из поэтов XIX века, которых обычно причисляют ко второму, а то и к третьему ряду: Константина Случевского, Аполлона Майкова, Льва Мея. Вырванные из контекста, эти строки выглядят комично («Под общий уровень ей подогнуться трудно…») – и при этом иногда очень свежо, как будто попали в сочинения поэта из недоступного ему будущего («Пахнет в воздухе гнездом…»). Теперь Верле расширил идею до целой книги – и расположил поэтов в хронологическом порядке, от Хераскова и Державина до шестидесятников.

Книга эта захватывает – но довольно странным образом. Значительная часть античной поэзии дошла до нас именно в таких фрагментах; Верле проделывает работу «реки времен», выбрасывающей на берег отдельные камешки и коряги, над русскими поэтами, которых мы можем запросто прочитать целиком. Позиция, в которую он встает, делает его книгу именно проектом – причем весьма ответственным, несмотря на шутливый характер. Верле не просто отбирает строки, которые сегодня звучат курьезно, сюрреалистично, неожиданно современно, – но и авторов, обрекаемых этому принудительному руинированию. В каждом случае за таким жестом стоит своя логика. С одной стороны, здесь «малые поэты», которые сегодня основательно забыты и, если говорить о «широком круге читателей», в лучшем случае попадают одним-двумя текстами в школьные хрестоматии. С другой – поэты XVIII века (в первую очередь Державин), чей авторитет остается незыблемым, но время все больше отдаляет от нас возможность их непрофессионального и в то же время хоть сколько-то адекватного прочтения. С третьей – Верле не щадит даже Пушкина, – но у него берет отброшенные строки из ранних редакций «Евгения Онегина», так сказать остатки стройматериала после работы над Памятником («Люблю поспешною рукою…», «Довольно пусто было в зале…»). Наконец, доходя до советских поэтов, Верле констатирует – по крайней мере, для себя – их преждевременную (или своевременную?) обветшалость. Самый спорный случай здесь – Эдуард Багрицкий, а вот шестидесятники вообще даны скопом, без разбора имен, как руина некоей антологии. Надо сказать, что иногда их отдельные строчки завихряются в сюжеты:

10Когда Ильич в больших снегах…11

Стучался в ресторан «Узбекистан»…12И высоко над ним плыл Пастернак…13Поддержки он моей – хоть треснет! – не получит…