Книга отзывов и предисловий

Из этой цитаты видно, что важнейший прием для Кудрявцева – постоянная паронимическая аттракция, держащее читателя в напряжении жонглирование близкими по звучанию словами с одновременным сопряжением их смыслов; не оставим без внимания и богатую звукопись: «спит за занавесью недоросль / зреет водоросль в пруду / почтальон приносит ведомость / я на промысел бреду» и т. д. В этой детальности, напоминающей гиф-картинку с бесконечно приближающимся и открывающим новые подробности пейзажем, скрывается и проблема – на которую указывает в предисловии к книге Дмитрий Кузьмин: «Что-то из этого, перечитав несколько раз, можно объяснить – зачем оно так и что это меняет; остальное, может быть, сделано по принципу „потому что могу“. <…> Вся формальная изощренность этих и подобных приемов возникает каждый раз как в первый раз и не дает никаких прогнозов по дальнейшему движению текста». Кузьмин в качестве ответа на вопрос «И что из этого следует?» предлагает обратиться к завершающему книгу разделу переводов – где техника Кудрявцева, соответствуя разнообразию поэтик переводимых авторов, в самом деле размыкается, Набоков в самом деле синтаксически (но не всегда рифменно) похож на Набокова, Саймон Армитидж звучит совсем по-другому, а хрестоматийные до затертости стихи Фроста Кудрявцев пытается приспособить под собственные звуковые механизмы. Но логичнее все же искать ответ не в переводах, а в оригинальных стихотворениях: в какой-то момент можно обнаружить, что ладные и вместе с тем горькие перечисления образуют портрет поколения. Этим приемом пользовался Тимур Кибиров в поэме «Сквозь прощальные слезы»; у Кудрявцева это получается лаконичнее и импрессионистичнее:

Только я рожденный домаБез спринцовки и кондомаМокрой плесени гортаньТрудной похоти истома

Full of liver kidney stomachКто не может по-простомуТот пойди меня достань.Плоть последних коммуналокСыть и несыть глоток алыхПыль на гипсовых панелях

Ворс фланели без крахмалаПодтянувшись на гантеляхВынул ножик из пеналаНас таких осталось малоБойся нас рожденный днем

Мы в дугу тебя согнем.

Где-то там, в этом крошеве, привязанном больше ко времени, чем к пространству, – корни, опора, из которой растет самостояние «я» – при том, что к «я» как к предмету поэзии Кудрявцев подходит с осторожностью. «Я» отстраняется от неизбежного зла – но фиксирует его – ритмом заговора, словно пытаясь приладить себя обратно к истории:

награди меня бог глаукомы белкомнапои забродившим твоим молокоммы не в фокусе чтобы и не целикомкак ромашка с оторванным лепестком

не мелком восковым угольком войсковымрасковырянным в кровь языком

Предыдущий поэтический сборник Кудрявцева называется «Гражданская лирика». В новой книге гражданственность можно понять и как лавирование между причастностью/непричастностью, как постоянную работу некоего этического счетчика Гейгера. «опухшие колени и ладони, лежащие поверх чужих решений – нам это только кажется, поймите, нет разницы в градациях стыда, нет никаких пятидесяти оттенков, одним гнильем воняет покрывало прошедших лет, тоской военных сборов, кому из нас не повезло, что дóжил, пусть станет тем, кто это пережил». Собирание артефактов языка, свидетельствование о возможностях русской поэтической речи – это при таком раскладе параллельная задача. Но на самом деле она главная.

Евгений Никитин. Скобки. М.; СПб.: Т8 Издательские Технологии; Пальмира, 2022

Горький