Книга отзывов и предисловий

серая, долгая кровля,обшитые дранкой стены, море мое на отливедержит камушек за щекой.демосфен воды, научи говорить прямо,не выкручивать полотенце, не собирать мидийв разрисованное ведро.

Здесь же, в трехчастном стихотворении «Обочина», – программное обращение к самому себе: «люби асфальт и листьев прелый дрязг, / тарелочки, стаканчики, их пляс / изжеванный, проезжих жизней след, / оленя мертвого остекленевший взгляд». Этос поэзии Стариковского родственен found poetry, отыскивающей поэтическое в не-предназначенном-для-поэтического. Но Стариковский работает не с цитатой, а с собственной оптической настройкой: «я тоже в трещинах лежу и вижу / кривую шляпу мусорного бака». Видеть поэтическое в неприглядном – умение, которое иногда порождает выспренность, даже позу: мэтр такой позы – Бодлер, таковы, например, многие стихи Ходасевича. Но у Стариковского эта интонация проглядывает лишь изредка: «я сам листаю эту осень / с мучнистым солнцем вдалеке, / и мне не нужно встречных жизней / с собачками на поводке». Осень, основное время этой книги, – повод скорее для меланхолии, для того, чтобы отметить, как живое становится неживым, констатировать: «я бы здесь прожить не смог».

тихо, тихо, ветвь о воздухтрется, трется докрасна,

и накапливает опытпрелости, – осенний шепотобмирщения, слюнаветра, прах его и запах.туча, туча грозовая,с придыханием летит,лист упавший подгнивает;едет поезд, замываясобственный свой шум, течет

речь, как небо, неживая.

К бедному и осеннему репертуар «Птицы разрыва» не сводится – резкие и богатые деталями пейзажи Флориды оказываются не менее благодарной задачей для объектива, а среди претворяемого не-поэтического есть и собственно проза: одно из стихотворений – развернутое описание скверного романа. А вот диалог Стариковского с поэтами прошлого, от Горация до Фроста, – это не пересказ и, опять же, не цитирование, а попытка понять, письмо-как-чтение.

Демьян Кудрявцев. Русский как иностранный. М.: Культурная инициатива, 2022

Горький

Новая книга Демьяна Кудрявцева – долгий гимн тесноте стихового ряда, установлению сверхплотных связей между словами: это версификационно изощренные и очень насыщенные, даже перенасыщенные тексты. Из авторов, работающих в схожей манере, вспоминаются Дмитрий Бак и Алексей Королев, но, пожалуй, самая очевидная фигура сравнения – покойный Алексей Цветков, на чью просодию во многих стихотворениях Кудрявцев ориентируется вполне явно, особенно в сочетании с амбивалентным мотивом смертности: «а что не доживу тогда ребята / пускай стучат пустым по полному стеклу / пускай они сидят до петухов девятых / и русский мой язык чтоб вынесли к столу // все больше танцев нет прости меня родная / на обороте медленно прочти / вся жизнь моя как та переводная / картинка вот и выцвела почти», или: «спят покрыты коркой ледяною / видят там не нас пришедших вслед / а совсем иное неземное / то чего и после смерти нет».

Вместе с тем Кудрявцев не замыкается в одной манере. Эмоциональная палитра книги «Русский как иностранный» – скепсис, сарказм, иногда жестокое отчаяние,– как в балладе, переиначивающей английский детский стишок про Человека – Скрюченные ножки:

Скучен но не прочен бытСкрючен даже если сытСсыт что будет бит и скручен

Вынут из нечистых брючинИ внимательно изученСрам его который стыд.Скрючен город и державаВсе победы одержалаУкороченным стволомТычат в спину те что кручеПартизаны душат дучеИ коричневые тучи

Проплывают за стеклом.<…>Все мы скрючены по поясВсе мы вздрючены по полюсТихо стонет мегаполисНо уверенно впередЗа створоженным туманомЗа далеким на фига намСветит месяц талисманомПоезд едет песня врет.