Книга стихов (Моя нестерпимая быль)

Он ходит, черный, юркий муравей,Заморыш с острыми мышиными глазами;Пойдет на рынок, станет над возами,Посмотрит на возы, на лошадей,Поговорит о чем-нибудь с старухой,Возьмет арбуз и хрустнет возле уха.В нем деловой непримиримый стиль,Не терпящий отсрочки и уверткиИ вот летят бутылки и обертки,И тряпки, превращенные в утиль,Вновь обретая прежнее названье,Но он велик, он горд своим призваньем:

Выслеживать, ловить их и опятьВещами и мечтами возвращать!А было время: в белый кабинет,Где мой палач синел в истошном крике,Он вдруг вошел, ничтожный и великий,И мой палач ему прокаркал: "Нет!"И он вразвалку подошел ко мне,И поглядел мышиными глазамиВ мои глаза, - а я был словно камень,Но камень, накаленный на огне.Я десять суток не смыкал глаза,Я восемь суток проторчал на стуле,Я мертвым был, я плавал в мутном гуле,

Не понимая больше ни аза.Я уж не знал, где день, где ночь, где свет,Что зло, а что добро, не помнил твердо."Нет, нет и нет!" Сто тысяч разных нетВ одну и ту же заспанную морду!В одни и те же белые зенкиТупого оловянного накала,В покатый лоб, в слюнявый рот шакала,В лиловые тугие кулаки!И он сказал презрительно-любезно:- Домбровский, вам приходится писать...Пожал плечами: "Это бесполезно!"

Осклабился: "Писатель, вашу мать!.."О, вы меня, конечно, не забыли,Разбойники нагана и пера,Лакеи и ночные шофера,Бухгалтера и короли утиля!Линялые гадюки в нежной коже,Убийцы женщин, стариков, детей!Но почему ж убийцы так похожи,Так мало отличимы от людей?Ведь вот идет, и не бегут за нимПо улице собаки и ребята,И здравствует он цел и невредимСто раз прожженный, тысячу - проклятый.

И снова дома ждет его женаКрасавица с высокими бровями.И вновь ее подушки душат снами,И ни покрышки нету ей, ни дна!А мертвые спокойно, тихо спят,Как "Десять лет без права переписки"...И гадину свою сжимает гад,Равно всем омерзительный и близкий.А мне ни мертвых не вернуть назад,И ни живого вычеркнуть из списков!

1959, Алма-Ата, рынок

АМНИСТИЯ

(апокриф)