Книга утраченных имен

С минуту она смотрела на книгу, которую держала в руках. Коричневая кожа казалась еще более потертой, чем тогда, когда она увидела ее впервые, а корешок – еще сильнее измят. На задней обложке остались два наполовину стертых чернильных пятна и одно такое же – на передней; это были следы от ее пальцев, иногда она брала книгу, недостаточно тщательно вытерев руки от химикатов и чернил. И Ева была последней, кто оставил свои отметки в этой книге. Сколько набожных католиков держали ее в руках за прошедшие два столетия, прежде чем книга попала к ней? Она была напечатана задолго до Французской революции и рождения Наполеона, задолго до того, как Людовику XVI и Марии-Антуанетте отрубили головы во имя свободы, задолго до того, как родители Евы приехали во Францию в надежде обрести здесь свободную жизнь и новые возможности. И вот она оказалась в руках у нее – у благородной еврейки, которая находилась в церкви, ставшей свидетельницей человеческой жестокости и предательства.

С трудом сдерживая слезы, Ева открыла книгу на второй странице – странице Реми. Она точно знала, о чем хотела ему сказать, что она должна была сказать там, в маленьком домике рядом со швейцарской границей несколько дней назад. Дрожащей рукой она поставила маленькую звездочку над буквой «ж» в слове «же», а затем – точку над буквой «е» в слове «выведал». На следующей странице она поставила еще одну точку над «н» в слове «порождения», а на четвертой странице – точку над «и» в слове «их». Она продолжила ставить точки на страницах Реми: шестой, девятой, четырнадцатой, двадцать второй, тридцать пятой и так далее, пока не сказала то, что хотела сказать: «Женись на мне. Я люблю тебя».

Она закрыла книгу после того, как поставила точку над первой буквой «б» на 611-й странице, для последней буквы «я» уже не хватило страниц, но этого уже было достаточно, чтобы передать то, что она хотела сказать. Ева положила книгу на место, и на мгновение ее рука задержалась на корешке. Найдет ли Реми книгу? Узнает ли, что она его любит? Или в конечном счете эта книга ничем не сможет ей помочь?

В этот момент она услышала звук открывающейся двери и отдернула руку от книжной полки. Ева поняла, что опоздала, опоздала во всем. Когда Жозеф вошел в библиотеку, сжимая в руке пистолет, она прижалась спиной к стене. Здесь не было ничего, что помогло бы ей защититься. Ничего, кроме книг. Ева пошарила у себя за спиной и схватилась за корешок тяжелой Библии. Она знала, что Жозеф постарается убить ее, но решила не сдаваться без боя.

– Жозеф, – пробормотала она.

Его лицо исказилось, когда он вошел в эту комнату, где Ева раньше провела столько времени вместе с Реми.

– Ева, а ты еще глупей, чем я думал. Ты вернулась? Сюда, в это место, где я и предполагал тебя найти?

Она глубоко, судорожно вздохнула.

– Я должна была сделать это. – Даже если ей сегодня суждено умереть, Реми узнает, что она любила его.

– Знаешь, Ева Траубе, я никогда не мог тебя понять, даже в Париже, когда ты была ужасно любознательной и вечно сидела, уткнувшись носом в какую-нибудь книжку, как будто для тебя не существовало мира за пределами этих страниц. Ты всегда была белой вороной, не так ли? Но, думаешь, я не замечал, как ты на меня смотрела? Так же, как и все остальные. Если бы я захотел, ты в любую минуту могла бы стать моей.

Она пропустила мимо ушей его слова.

– Жозеф, что ты натворил? С Женевьевой? С моей матерью?

В его ярких голубых глаза на мгновение блеснули слезы, но он отвернулся.

– Я не хотел им зла, Ева. Но я ничего не мог поделать.

– А что ты мог? Как ты только решился на это, мерзавец?!

Он снова повернулся к ней, слез в его глазах больше не было, вместо них там читалась такая стальная решимость, что у Евы по спине пробежал холодок.

– У меня не было выбора. Немцы знали, что я был участником подполья. Меня собирались убить, но я предложил им сделку.

– Так ты сам

предложил сотрудничать с немцами?

– Ты бы поступила так же, чтобы спасти себя.

– Нет, Жозеф. Я ни за что бы этого не сделала. Никогда!

Он прищурился:

– Тебе они и не дали бы такого шанса. Ведь ты же еврейка.

– Ты тоже еврей!

Он покачал головой, и на его губах заиграла легкая самоуверенная улыбка.

– Мой отец – католик, а мать – еврейка лишь наполовину. Немцы сказали, что мне повезло: еще одна капля еврейской крови, и я был бы обречен.

– Жозеф, ты в любом случае обречен. Неужели ты думаешь, что, если даже Германия выиграет войну, тебе у них найдется место? Они никогда не забудут о том, что в твоих жилах течет еврейская кровь. А если победит Франция, то тебя казнят как предателя.

– Ты думаешь, что я не все предусмотрел? Немцы обещали мне щедро заплатить, этих денег будет достаточно, чтобы после войны исчезнуть и благополучно дожить до старости. – Выражение его лица стало жестким. – Тем более что к тому моменту не останется никого, кто смог бы рассказать о моих прежних поступках.

Она нервно сглотнула:

– Значит, ты и меня убьешь? Как убил мою мать?

Он изменился в лице.