Книга утраченных имен

– Я не хотел, но так вышло. Ева, я переживал за твою мать, правда. Она всегда была добра ко мне. Просто она оказалась не в том месте и не в то время. Они пришли за мадам Барбье, а заодно арестовали и твою мать. Потом они спросили меня, знаю ли я ее. Я хотел все отрицать, но она стала умолять меня помочь ей. Даже назвала мое настоящее имя, старая дура! После этого я уже не мог сказать, будто не знаю ее, к тому же тогда стало ясно, что она – твоя мать. И она отказалась сообщить немцам то, что ей было известно о тебе. Если бы она сказала, где ты находишься, ее бы не казнили, а отправили на восток. Она сама была во всем виновата.

– Она ни в чем не виновата! – Ева проглотила комок в горле. – А Женевьева?

Он сжал челюсти:

– При других обстоятельствах, возможно, у нас и был бы шанс. Но я должен был выяснить, где ты находишься. Ты, Ева, была моим счастливым билетом в новую жизнь. Я уже сдал им Годибера, ты была вторым условием сделки. Если бы я выдал немцам тебя – еврейку, которая участвовала в самой масштабной подделке документов, тогда меня бы оставили в живых. Ты понимаешь, какой непростой выбор стоял передо мной? Женевьева что-то знала, но отказалась мне говорить. Я хотел только припугнуть ее, но она оказалась законченной эгоисткой. Я сказал, что спасу себе жизнь, только если выдам тебя, но она не стала мне помогать.

– И тогда ты выстрелил ей в живот и бросил умирать?

– По правде говоря, мне стыдно, что все так закончилось.

– Ты – чудовище.

Он отвернулся.

– Я знал, что ты не поймешь. Да и чего от тебя ждать? У вас, евреев, нет будущего во Франции. А у меня – есть. И ты, разумеется, отдаешь себе в этом отчет.

Ева чувствовала, как внутри у нее закипает ярость, но напомнила себе – она во что бы то ни стало должна сохранять спокойствие.

– И что будет теперь, Жозеф?

– Ты расскажешь мне о том, чем занималась здесь последний год. Разумеется, я все знаю насчет доставки бумаги – я рассказал немцам о бланках из Алжира, которыми снабжали нас союзники. Но как тебе удавалось делать документы такими достоверными? Я в течение нескольких месяцев пытался выведать это у Годибера и отца Клемана, но они оба были слишком осторожными и ничего мне не сказали. Годибер даже под пытками не выдал своих секретов! И все же – как вы с Реми стирали старые данные? Как у вас получалось так быстро и так хорошо подделывать печати, несмотря на то, что немцы постоянно меняли методы их изготовления и чернила? С какими еще группами вы работали? Ваши контактные лица, кто они? Немцам нужно все это знать, чтобы покончить с другими изготовителями поддельных документов на территории Франции. Если я принесу им эти сведения, мне позволят покинуть Ориньон и начать новую жизнь.

– Ты идиот, если думаешь, что они сдержат свое обещание, Жозеф. Они убьют тебя.

Он покачал головой:

– Ты ничего об этом не знаешь. Ну так что? Доверься мне, тебе же будет легче, если ты расскажешь мне обо всем.

– Почему я тебе, подлому предателю, должна что-то рассказывать?

– Потому что в противном случае я отдам тебя немцам и они выбьют из тебя все сведения. Они будут пытать тебя до тех пор, пока ты не взмолишься о пощаде, пока не попросишь их пристрелить тебя. Ева, я – твой старый друг. Я предпочитаю, чтобы ты упокоилась с миром. Помоги мне, а я помогу тебе.

– Так же, как Женевьеве?

Что-то промелькнуло в глазах Жозефа, какое-то подобие сожаления. Промелькнуло и тут же исчезло.

– Я же сказал тебе, она могла себя спасти. Мы могли бы уехать вместе. Но она любила меня недостаточно сильно. В этом некого винить, кроме нее самой.

– Кроме нее самой? – Ева пришла в такую ярость, что не успела опомниться, как в руке у нее оказалась тяжелая Библия, которую она со всей силы запустила в Жозефа. Он поднял руку, чтобы заслониться от удара, и от неожиданности выстрелил. Пуля просвистела в воздухе так близко от правого плеча Евы, что она это почувствовала. Когда Жозеф снова выпрямился, над его правой бровью появилась тонкая кроваво-красная царапина. Он злобно оскалился. По крайней мере, она смогла задеть его, пусть даже это станет ее последним поступком.

– Ну, Ева, ты пожалеешь об этом, – прорычал он.

Она расправила плечи и вспомнила о матери, об отце, о Реми, обо всех, кого потеряла из-за этой войны.

– Ты даже не представляешь, как много у меня причин для сожаления. Однако я ни капли не раскаиваюсь в том, что рассекла тебе бровь.

Он снова поднял пистолет.

– Расскажи мне о других людях, занимавшихся подделкой документов, иначе я силой заставлю тебя это сделать. Ты даже не представляешь себе, какое мне это доставит удовольствие, глупая ты корова. Ты сдашь мне твоего драгоценного Реми и всех остальных.

– Жозеф, я скорее умру, чем пойду на такое.

– О, ты умрешь, не сомневайся. Вопрос лишь в том, сколько перед этим тебе придется страдать. Если ты сейчас не заговоришь, я сначала прострелю тебе ногу. Ты будешь постепенно истекать кровью, долго и мучительно, пока не умрешь. Я позабочусь об этом.

– Ты заплатишь за это и за все свои подлости. – С этими словами она плюнула в него.