Затем рассек ей путы на ногах, повернул к выходу и подтолкнул в спину. Позади равнодушно лязгнул засов. А Аркадию, связанную по рукам и лишенную возможности даже заорать, вновь поволокло по коридорам.
Коридор, еще один. Лестница, что уводит все ниже и ниже. Еще один пролет, и в лицо дохнуло сыростью и холодом подземелья, а любезно приоткрытая массивная створка впереди предсказала маршрут.
Аркадия сопротивлялась. Она падала, скатывалась с лестницы и пыталась выброситься через витражные окна — но с завязанными руками путь она больше не выбирала, а каждое падение завершалось подъемом и продолжением движения. Арика даже орала сквозь кляп в надежде, что кто-то услышит — но ни одной души на пути… Только слезы на щеках и клятвенное желание отрубить Филиппу руки и ноги, оставив так умирать.
Ступени новой лестницы вели еще ниже и ниже. Аркадия считала их — на третьей сотне стало теплее; возникло движение воздуха, гудевшего близким пламенем и наполненного шепотом людских голосов. Волна подчинения вновь накатила на девушку — и шаги стали шире, а вопль отчаяния застрял в горле сухим комом.
Новый коридор — темный, с отсветом из приоткрытой двери в самом его конце, был буквально пропитан шепотами людей и шорохами тканей. Аркадия не слышала даже своих шагов — вместо них бешеным ритмом стучало сердце.
Шепоты сплетались в слова, слова в фразы — на языке неизвестном, тягучем и вкрадчивом. Речитатив, песня, стон и обещание — все было в этих звуках, что тянули ее к себе своим ритмом. А еще там было слово «Аркадия» — повелительное, бьющее кнутом по нервам и заставлявшее делать шаг за шагом.
— Аркадия, — вздохнул воздух вновь, когда она продавила дверь и вошла внутрь.
— Аркадия! — торжественно вознеслось под высокий купол подземного храма, когда она покорно зашагала дальше.
— Аркадия… — наполнилось предвкушением в голосах двенадцати закутанных в фиолетовые балахоны фигур, когда девушка увидела декаграмму с пустующим жертвенным столбом в центре, куда вели ее ноги.
Гудели огнем факелы на стенах — пронизывающий подземелье сквозняк раздувал темно-алое пламя, создавая дрожащие тени.
Непоколебимо горели огни в узлах многогранника, вычерченного алым на каменном полу — словно этот огонь не был частью мира. Аркадия попыталась упасть в огонь, чтобы нарушить заклинание — и у нее почти получилось… но мягкие, заботливые руки аккуратно подхватили легкое тело, и отнесли к столбу. Удивленно цокнули, рассмотрев завязанные Филиппом узлы и ловко заменили их врезавшейся в кожу плетеной веревкой, примотав к столбу за ноги, руки и плечи.
А затем в руках одного из них, что продолжали скрывать лицо глубокими капюшонами, появился кривой красноватый нож.
— Я сам отдам ему жертву, — дернулась рука с ножом в сторону ближайшего сторонника, что с возмущенным шипением подступился ближе.
— Мы договорились сделать это вместе, — осторожным хором попеняли ему другие сторонники.
Аркадия аж выдохнула.
«Да чтобы вы передрались!» — взмолилась она, страдая от боли в руках.
Чужая воля исчезла с завершением речитатива — но как-то отстраненно она заметила, что вернулась только боль, но не личная сила… Призыв стихии — и ощущение пустоты… Попытка дозваться до бездны — словно крик через кляп.
Но как же клятва не вредить пять лет!… Ей ли вспоминать — что сама попросила связать себя…
Аркадия закрыла глаза.
— Я сделаю это по праву силы! — рявкнул близкий голос.
И никто не возразил — увы…
А живота коснулось лезвие ножа, заставив открыть взгляд — хотя бы посмотреть в лицо убийце и прийти к нему в бездне. Она выберется со дна, она справится даже там…
Смотри же мне в глаза!.. Надо же — а она помнит это лицо…
— О, Наугназиж! — воззвал человек, стоявший на балконе в день поступления.
Аркадия всмотрелась в остальных: все двенадцать были из числа стоявших на балконе или возглавлявших свои факультеты. Все двенадцать растили магический корм для своего повелителя — кольнуло озарение, тут же сменившись тоской и апатией. Ведь сейчас скормят и ее саму.
Культист картинно и медленно воздел левую руку вверх, а правой повел клинком поверх кожи от низа живота вверх, через одежду, заставив Аркадию зашипеть от неглубокой, но болезненной царапины.
— Для тебя…! — загремел под куполом его властный голос.
А затем тут же заглох, сменившись более грубым и резким звуком взорвавшейся изнутри головы — и невольно взвизгнувшую Аркадию окропило чужой кровью.
Девушка резко мотнула головой, пытаясь откинуть от глаз красную пелену или проморгаться — она слышала рядом крики и вопли отчаяния и срывающийся фальцет агонии; малодушные взвизги и вопли о пощаде, заходящийся клокотанием хрип пробитой глотки и гулкий свист разрубаемого сталью воздуха. Что-то происходило совсем рядом, и Аркадия желала это видеть, взбудораженно слизывая с губ солоноватые капли.
Она даже дернулась вперед, придя в чувство только от ощущения, что еще немного — и удерживающие веревки отрежут ей руки.
Мгновение — и тишина. А из красноватой пелены, что уходила в сторону под быстрым движением ресниц, выступал только один невысокий и кряжистый силуэт. Тоже — знакомый.