Кое-что об архимагах

Будет тут и он с братом и сестрой, среди скорбной суматохи, ради ритуала иного.

Еще немного — и прощай волнительное одиночество, столь необходимое Филу в этот миг.

— Покойся с миром. — с серьезным видом попрощался он, бросив последний взгляд на место захоронения собственной души, истерзанной, изрезанной опытами и некогда самолично отделенной от тела и заточенной внутри куба.

Столь нежизнеспособной, что потребовался срочный способ найти себе новую. Пусть чужую и в другом мире.

Но как иначе? — ведь впереди великая цель.

Юноша неспешно отправился обратно.

Глава 17

Холод рассветного ветра, царапающий распаренную кожу, радовал. Стылая земля под ногами, простреливающая болью через них, приносила удовольствие в той же мере. Капли ледяной росы, срывающиеся с ветвей и пробирающие до мурашек по коже — и те вызывали одобрение в душе древнего архимага, перерожденного в новом теле. Впрочем, возникни вокруг нестерпимый жар и пустынные суховеи — и это тоже будет отлично.

Опыт давно научил радоваться любым мгновениям мира и спокойствия. Потому как всякое малодушное желание дождаться лучшей погоды, настроения или подходящего момента, чтобы стать счастливым, обычно оборачивалось таким адом и грязью, что прежняя небольшая неустроенность казалась раем на земле. В десятках прожитых лет войны ценились редкие моменты безопасности, которые могли настигнуть и в болотистой низине с кучей мошкары, и под пеплом пробужденного вулкана.

Что по сравнению с этим ранний подъем до зари и изнурительные физические упражнения в полутемном саду?

Холод росы — не кислота на листьях плотоядной твари, пророщенной из распыленных диверсантами семян. Ветер приносит воздух, чистый от враждебных проклятий. А в неровной земле нет волчьих ям с портальным переходом в зиндан. Поэтому все отлично.

Люди — вот что служило источником раздражения всю его жизнь, в любой момент и при любой погоде. Алчные, тупые, властолюбивые, заносчивые… И самый худший их подвид — умные. Потому как ни один властолюбивый взяточник, ошалевший от собственной значимости, не содеет и доли того, что придумает и воплотит гениальный подонок…

Отряхнув руки от земли, Кеош растер тело тряпкой, набросил рубаху поверх и направился через огород к дому. Время радости прошло, пришло время общаться с подонками.

Архимаг поджал губы, глядя на собственного потомка — угловатого и нескладного, худого от постоянного недоедания мальчишку десяти лет, кутающегося в чужую куртку на влажной от росы веранде дома. В лучах рассветного солнца, лениво поднимающегося над горизонтом, острые черты лица смотрелись еще контрастнее, убирая в тень от длинной челки глаза.

Впрочем, сам архимаг вряд ли выглядел солиднее в своих ободранных штанах на голое тело. Но вскоре магическое варево добавит мышечной массы, роста и возраста — тому, кто иступленно тренируется каждое утро; и просто роста с нескладной худобой — остальным. На то и расчет… В общем-то, не самый и сложный расчет — его спутники обязательно должны стать взрослыми. Потому что детей никто не поведет на костер.

Фил еще не заметил вышагнувшего из-за угла сарая предка, оттого занимался прежним делом — баловался с котом, подкидывая вверх мелкие кусочки мяса. А тот прыгал и безуспешно пытался поймать — потому как прыжки те невольно выходили на несколько метров вверх…

— Он не сможет охотиться, и сдохнет, — приговорил Кеош, поджав губы в раздражении.

— Или приспособится, — мельком глянул на него Фил, отщипнув новый кусочек мяса. — Тогда его не достанут естественные враги.

— Там, наверху, найдутся новые, — отозвался предок, приседая на веранду рядом. — Кое-кому лучше бы не покидать своего подвала с крысами.

— Если найдется покровитель, то опасности никакой. — Фил продолжал калибровать прыжки кота, и одуревше-шокированное животное, ведомое инстинктами, вновь прыгало под крышу дома.

— Ты узнал, что за божество под холмом? — уловил намек архимаг.

— Узнал, — лениво отмахнулся тот. — Но скажу — не поверишь, так ведь? Я покажу.

— Разумеется, — энергичным движением поднялся с места Кеош, — я не поверю и тому, что увижу.

С тем и отправился омываться в бочке с подогретой водой. Ледяная сгодилась бы тоже — но руны в этом мире работали прежним образом, подтверждая версию о символах, рожденных до создания мира, а неподготовленное тело могло и погибнуть от переохлаждения. Впрочем, несмотря на весь аскетизм, удовольствия от жизни ценились им в полной мере — там, где можно было выбирать между шелком и мешковиной, он забрал бы себе бархат.

Деревянная бочка набрала ила на дне, слегка протекала и царапала спину, но в остальном — пар от горячей воды был таким же, как в купальнях его дворца. Если смотреть на рассветное небо и не вглядываться в тусклые созвездия — не увидишь разницы между двумя мирами. Под небом же, увы, будут те же самые жадность, нетерпимость и зависть — он был уверен. Оттого не видел смысла придумывать новые способы борьбы с ненужными ему попутчиками.