В девяностых годах прошлого века секс между старшеклассниками еще считался диковиной, и редкие парни, кому удавалось затащить одноклассниц в постель, страшно важничали.
А у Мирона по-дурацки получилось. Подружка его обладала пышной грудью, охотно целовалась, не стеснялась приспустить трусики, позволяла пощупать-погладить во всех местах. Заводила конкретно, но едва он пробовал перейти к решительным действиям, сжимала ноги и начинала судорожно верещать. Причитала: «Боюсь я! Мамка убьет!»
Он уже тогда фарцевал, и средства защиты – качественные, индийские – при себе всегда имелись. Но мамаши в те времена тоже бдели. Среди школьниц постоянно ходили страшилки: то одну, то другую родители отвели к гинекологу, врач подтвердил, что не девственница, и что тогда дома было!
Постоянно быть на взводе, но разрядки не получать – еще хуже, чем портфели таскать за отличницами. В итоге Дульсинею свою он перевел в резерв – и стал искать другие варианты. На него давно поглядывала слегка перезрелая кассирша из булочной, однажды он задержался поболтать и немедленно получил приглашение в гости.
Кассирше оказалась тридцать с изрядным хвостиком. С мужем развелась, дети не обременяли, хотелось приключений. Розовощекому Мирону сказала:
– Беру на испытательный срок.
Он не подкачал. Оказался не только милым и неугомонным в постели, но, широкая душа, всегда с шампанским придет, тортик купит, сигареток блок притаранит.
И стал захаживать почти каждый вечер. Новая пассия сразу заявила: замуж не пойдет, нахлебалась. И писклей малолетних ей ни за какие коврижки не надо – время небогатое, неспокойное, зачем еще на себя хомут вешать?
Мирона подобный подход только радовал. Кассирша, конечно, не красотка: грудь обвисла, лицо рябенькое. Зато в постели старалась – в том числе по-французски. Да еще заботилась, обхаживала – в отличие от задаваки-одноклассницы. Ужинами кормила, массаж делала.
Средства защиты (пусть даже индийские) феерию слегка притупляли, да и стоили недешево. Мирон побаивался дурных болезней, но кассирша предъявила справку из вендиспансера – у них на работе требовали. Поэтому, когда дни были не опасные, любовники предавались утехам «без противогаза».
А месяца через три возлюбленная объявила: она в положении.
Мирон растерялся:
– Мы ж меры принимали!
Она сладко улыбнулась:
– Так ты у меня кобель какой мощный! Проскочило как-то.
– И чего теперь делать?
– Анис буду пить. Ванну с горчицей приму. Авось выскочит.
– А если нет?
Она подмигнула:
– Может, женишься?
Его лицо вытянулось, и кассирша расхохоталась:
– Да ладно, не ссы. Аборт сделаю. Тоже, нашел проблему.
Мирон полагал: женщина в положении должна стать болезненной, бледненькой и капризной. Но его взрослая подруга продолжала сочиться здоровьем, сроду не скажешь, что беременна. Хотя кассирша жаловалась:
– Ох, устала, тошнит меня! Цеплючее твое дите оказалось. Но ты не бойся. Я пресс качаю и аспирин пью. Не удержится.
Он продолжал чуть не каждый вечер забегать в гости, с удовольствием ел борщи и мял податливое, мягкое тело.
А спустя еще месяц кассирша объявила: избавиться от ребенка домашними методами не получилось. Но на аборт она тоже не пойдет, потому как относительно безопасные двенадцать недель миновали, а рисковать своим здоровьем она не хочет.
– И как быть? – испугался Мирон.
Она побуравила глазами:
– А как хочешь. Или женись. Или рожу, а потом в суд на алименты подам. У меня свидетелей полный двор, что ты каждый вечер у меня околачивался.
– Но ты сама говорила, что ребенок тебе не нужен! Избавиться от него пыталась!
– Пыталась. А теперь сроднилась с ним. И полюбила. Он уже шевелится. Вот, хочешь – руку на живот положи.
Живот Мирон трогать не стал, от ужина тоже отказался. Шел домой и думал: «Вот это я влип».
Парень догадывался, почему кассирша вдруг надумала замуж. Сам виноват. Щедро дарил любовнице косметику «Пупа», сланцы с бисером и яркую бижутерию, сдуру болтал, что к двадцати пяти на машину заработает. Вот и решила посадить его на привязь.
И как спасаться? На аборт насильно не отведешь. Да врачи и не возьмутся уже, раз ребенок шевелится. Неужели жениться придется? Баба, может, и ничего. Будет еще слаще кормить, старательней обхаживать. Одна беда – он ни капли, ну вот совсем нисколечко ее не любил.
Пришел домой, чай пить не стал, сразу рухнул в постель. Родители, если видели, что не в духе, обычно не трогали. Но сегодня мама заглянула в комнату, спросила:
– Мироша, случилось чего?
А чего, собственно, скрывать?
Буркнул:
– Женюсь я.
– На Люсеньке? – обрадовалась мама.
Одноклассницу Люсеньку (ту самую, что дразнила, но не давала) родители обожали.
– Нет.
И вывалил все.
Мама насупилась:
– Что еще было от твоей кассирши ждать.
– Откуда ты знаешь?
Она отмахнулась:
– Да весь город знает.
– Вот она и говорит: в суде легко докажет, что ребенок мой, потому что все видели.
Мама хитро улыбнулась:
– Ну, это она ошибается.
– Почему?
– Во-первых, закон есть. Сможет доказать, что ты отец, ничего не поделаешь. Придется платить алименты. Но жениться – если не хочешь – тебя никто не заставит.
– Но ребенок без отца расти будет. Нехорошо.