Когда миллиона мало

Сильва реально матушкой восхищалась. Больные – вечно ноют, канючат. Хоть папашу ее возьми или предыдущего бойфренда. А у маман половина башки располосована, кусок мозга, считай, вынули – но даже не пикнула пожаловаться. Дочь собиралась брать на работе отпуск, переезжать к ней, готовилась терпеть дурное настроение и подавать «утку». Но упрямая родительница еще в больнице научилась – цеплялась за стену, но до туалета добиралась сама. И хотя глаза грустные, не пожаловалась ни разу. Бледная, голова забинтована, но все о светском норовит. На концерт Дэвы Премал собирается – всего-то через неделю.

И Вахтанг себя повел – как в русском анекдоте, который Сильве очень нравился. Сначала все бухтел, что операция серьезная, восстановительный период трудный. Но когда девушка вручила ему конвертик с твердой валютой – подобрел, позволил матушке и йогу, и красное вино, и даже летом на море, только не загорать.

Ну, а раз все можно – надо мамуле в первую очередь личную жизнь организовать.

Джованни Сальваторе на Сильву тоже изрядное впечатление произвел. По сравнению с жирным, никчемным папашей вообще – полный контраст. И еще понравилось, что не кобель. Девушка, когда приходила к нему, специально принарядилась, пару провокационных взглядов позволила. Но итальянский дон взглянул в ответ равнодушно. И все про матушку (то бишь психолога и вокалотерапевта, нанятого посольством) расспрашивал.

Сильва наплела с три короба: ведущий специалист в России, уникальные разработки, огромная клиентура.

– А вы не знаете, она замужем? – вкрадчиво спросил итальянец.

– Синьора Богдана single and happy[47]. Но поклонников море.

Джованни приободрился:

– А телефон ее мне дадите?

– Мы не имеем права разглашать личные номера сотрудников, – внушительно отозвалась Сильва. – Но я могу передать, что вы просили с вами связаться. Когда сочтет возможным, позвонит.

Все их с мамой красивое вранье про итальянское посольство, уникального специалиста и его секретаршу, правда, едва прахом не пошло – в день операции. Богдану, уже обритую, катили к лифту, Сильва держала мать за руку и бежала рядом, а оживший после мантр и медитаций итальянец некстати высунулся из своей палаты.

По счастью, все отделение с упоением участвовало в их интриге. От процессии немедленно отделилась медсестра и загородила мощным туловом пациентку и ее дочь, а любопытного загнала обратно.

После операции тоже все вышло удачно. Богдану два дня держали в реанимации, а Джованни сочли достаточно окрепшим и перевели в европейский медицинский центр на долечивание в комфортных условиях.

Сильва с оптимизмом рисовала матери ближайшее будущее:

– Выпишешься, в себя придешь, паричок тебе купим один в один с твоей бывшей прической – и он даже не узнает ничего.

Но Богдана качала головой, вздыхала:

– Оптимистка ты.

Матерь, конечно, восстанавливалась тяжко. Тем более с ее принципами йогическими – лишней химии не пить. Обязательные таблетки (для сосудов и чтоб, не дай бог, эпилептические припадки не возникли) глотала. Но транквилизаторы – сразу в мусорку. Заявила:

– Я со своими нервами сама справлюсь.

Внешне держалась огурцом. Но Сильва видела: злится от собственной немощности. Волнуется, что денег не зарабатывает. По итальянцу тоскует.

«Как бы им свидание организовать?» – ломала голову дочь.

Но как разрулить предыдущую их ложь, придумать не успела. Джованни Сальваторе нашел их сам. Лично явился в недавно отремонтированный бывший доходный дом 1900 года постройки.

Богдана с Сильвой ужинали. На звонок в домофон отвечать не стали – гостей не ждали, а разносчики рекламы пусть сами как умеют в подъезд проникают. Но спустя минуту позвонили в дверь.

– Сиди, мам, я посмотрю, – сорвалась дочь.

Выглянула в глазок – розы. Огромный букетище.

Она отворила. Дон Сальваторе. Нарядный. Напряженный.

Увидел ее, усмехнулся:

– Госпожа секретарь из итальянского посольства? Что вы делаете в частной квартире?

Сильва не растерялась:

– Действовала исключительно в ваших интересах. Вы были больны, нестабильны. Могли разнервничаться. Надо же было как-то вас успокоить.

– Не люблю, когда врут, – поморщился он.

Мать услышала итальянский, тоже пришла в коридор и замерла. В домашнем костюмчике, парика нет – шрам скрывает косынка.

Дон Сальваторе тут же Сильву отодвинул – безо всякого почтения – и прошептал:

– Синьора Богдана…

А мать вцепилась, видно, для уверенности, в дверной косяк и твердо произнесла:

– Джованни, я все эти две недели переживала за наш обман. Простите меня за глупую сказку. Но и поймите. Я всего лишь женщина. Вся моя природа противилась тому, что вы узнаете неприглядную правду.

– Но вы не подумали обо мне! – вскричал гость. – Я ездил в посольство, в больницу и нигде не получал никакой информации. Я обзванивал центры вокалотерапии. Йога-клубы. Пытался через факультеты психологии вас найти!

Сильва буркнула:

– Сказали вам: специалист в ответственной командировке. Когда вернется – сама позвонит. Чего было дергаться?

– Я не мог ждать, – оборвал ее дон Сальваторе.

Он прошел через коридор и вручил Богдане букет.

Мать переживала – лицо пылает, глаза в пол.

Джованни сказал: