Когда миллиона мало

– Мне говорили: «Русская шарлатанка». Но я ни секунды не верил. Продолжал искать. Богдана, пожалуйста, больше никогда меня не обманывай. Не скрывай от меня правду, даже самую неприглядную.

– Прости, – прошептала она.

– Ну, и обнялись бы! – встряла Сильва.

Но мать шарахнулась. Джованни тоже не спешил проявлять свою страсть. Обиделся! Обманули его.

Сильва запальчиво произнесла:

– А по-моему, абсолютно логично. Женщина всегда встает раньше, умывается, красится, чистит зубы, а потом снова ложится в постель – чтобы явиться перед своим любимым красивой. Мама действовала, как настоящая леди.

И пробила-таки стену своим напором.

Итальянец, наконец, притянул Богдану к себе. Прошептал:

– Ты такая красивая! Без косметики и в этом миленьком платочке!

«Ну, больше я не нужна», – обрадовалась Сильва. И тихонько, бочком, сбежала в свою комнату. Пусть дальше сами отношения выясняют.

* * *

Забавно, когда мечта о принце сбывается в сорок три года. И насколько жаль тех лет, что прошли с нелюбимыми или в одиночестве.

Она всегда считала: замирание сердца от любви – банальность, штамп, выдумка. Но Джованни – действительно, оказался ее половинкой. Читал мысли, чувствовал настроение. Захотелось вкусненького – сразу с идеей:

– Чаю с сушеными манго?

Богдана только раздумывает, какой бы милый, старый фильм посмотреть, – Джованни уже «Крестного отца» загружает, один из ее любимых.

Голова разболится на дождь (после операции часто случалось) – сразу зовет погулять.

Она пристает:

– Два инвалида? У тебя тоже мигрень?

Он уверяет:

– Нет, на меня погода не действует.

– Откуда знаешь тогда?

Отвечает серьезно:

– Твои мысли читаю.

И научную базу подводит:

– Мы ведь не на Земле познакомились.

– А где?

– В небе. На перепутье. Я в ад направлялся. Бога молил, чтоб сдохнуть позволил. А ты ко мне навстречу снизошла. Из рая. Мы оба были за гранью. Поэтому слова нам не нужны.

Богдана пробовала алаверды – тоже его мысли читать, – но у нее не выходило. Да и Сильва призналась: Джованни у нее очень подробно о матери выспросил. В том числе о головных болях на дождь и про манго с «Крестным отцом».

Жаль, что не магия. Но все равно приятно, когда к тебе приглядываются. Прислушиваются. Выясняют, что тебе нравится. Ни Игнацио, ни Мирон, ни тем более Генка с соседом-ЗОЖиком подобным себя не утруждали.

Джованни (не уставал повторять, что только благодаря ей) восстановился после операции быстро. Врачи сняли все ограничения – только алкоголя нельзя и серьезных физических нагрузок. Но возвращаться домой даже не думал. Продлил свой номер в «Астории» и уверенно заявил:

– Без тебя никуда не полечу.

И мягко, ненавязчиво, бережно продолжал ухаживать. Бродили по городу. Обедали в красивых местах. Слушали хорошую музыку. Иногда заходили в его люкс. Чаще – в ее квартиру.

Джованни всегда видел, когда она уставала, и умел вовремя уйти. Ни капли не обижался, если отменяла свидания. Поцелуи бережные, секс трепетный. На ночь не оставался – понимал, что может быть в тягость.

Когда после ее операции миновал месяц, завел разговор:

– Ты бы где жить хотела?

Богдана честно ответила:

– Для меня Питер – лучший на земле город.

Джованни опечалился:

– А я себя здесь как в музее чувствую. Все красивое, но холодное. Поехали ко мне в Бергамо! Солнце, сады, воздух, фрукты!

Итальянский вид на жительство Богдана восстанавливать не стала. Но десять лет отлучения от Европы давно истекли, поэтому Шенген теперь имелся – и по работе ездила, и отдыхать. Хотя именно в Италию совсем не тянуло – ни ее, ни Сильву.

– Не бойся, тебе совсем не будет там скучно, – уговаривал Джованни. – У нас часто концерты, фестивали, рядом Милан, Швейцария, да и вообще вся Европа рядом. Цивилизация. Медицина. Извини, что напоминаю, но мы оба уже не так юны. Обременены болячками. Заслужили жить – в комфорте, покое и безопасности. А в вашей стране чувствуешь себя, как на пороховой бочке.

– Мне нормально. Да и работа здесь. Ученики. Пациенты, – переживала Богдана. – Как я могу их бросить?

– Ну, давай хоть в гости! У тебя все равно пока больничный. А лететь уже можно, я сам спрашивал у синьора Вахтанга. Моя страна не заслуживает, чтобы ее ненавидели. Дело чести: чтобы ты, наконец, ее полюбила!

И Богдана не стала кочевряжиться. Джованни – прекрасный мужчина, реально ей нравится. И разве она не заслужила, пусть на склоне лет – находиться рядом с кем-то не потому, что другого выхода нет, а просто для удовольствия?

Когда согласилась лететь, Джованни страшно обрадовался, стал выспрашивать:

– Куда бы ты хотела? Балкон Джульетты? Венеция? Сицилия? Швейцарские термы?

Но, пусть она мысли читать не умела, понимала – устал он кочевать. Шутка ли: два месяца в чужой стране, да еще по больницам. Поэтому предложила:

– Мы можем начать с Бергамо?

Джованни просиял. Обнял. Нежно прошептал:

– Какая ты все-таки удивительная!

* * *

Судя по тому, что в Питере Джованни жил в «Астории», Богдана боялась: привезет ее в особняк покруче, чем у Марио с Пириной. Но у дона Сальваторе оказался всего лишь таунхаус на две семьи – в спокойном, правда, районе, с аккуратным садиком и отдельным входом.