Когда ты вернешься ко мне

Я прошел через дом, через двор и мимо бассейна к своему гостевому домику. Все, что мы с Ривером друг другу говорили и делали, преследовало меня до самого порога. Мой поврежденный разум прокручивал каждую сцену, воспроизводил каждое из встревоженных взглядов и выражений лица Ривера, пока я рассказывал свою историю.

Ты мне больше чужим не кажешься.

– Дерьмо.

Я ввалился в гостевой дом, плюхнулся на кровать и закрыл глаза рукой. Большую часть ночи я провел, пытаясь видеть в Ривере лишь идеальное тело. Чтобы удерживать мое влечение к нему исключительно в физическом плане, но он был как чертов айсберг. Под видимой частью скрывалось намного большее. Он был умнее, чем многие его считали. Скромный и добрый. Мое глупое, скукоженное маленькое сердечко чувствовало, что оно тянется ко всему, что он из себя представлял… и что отсутствовало во мне.

– Это была ошибка, – повторил я слова Ривера. Они словно кинжалом пронзили грудь, но он прав. Было ошибкой рассказывать ему об Аляске. Ошибкой позволять ему положить руку мне на щеку и пообещать причинить боль любому, кто мне навредит…

«Это была шутка, – нашептывал коварный голос. – Ему плевать на тебя. Да и зачем ему это? Кому есть до тебя дело?»

– Кому есть до меня дело? – прошептал я, кивая.

В уголках глаз запекло от слез, но я сердито сморгнул их. Скользнул рукой под пояс брюк и обхватил себя ладонью, готовый мысленно вытрахать Ривера Уитмора из головы.

Я заглушил наш интимный разговор и сосредоточился на образе, как он снимает свой черный смокинг. Вспомнил каждый твердый мускул, каждую плавную линию его тела, очерченную лунным светом. Я нарисовал его заново в своей памяти – точеную челюсть, гладкие линии грудных мышц, рельефный торс и букву V, направлявшую взгляд на впечатляющую выпуклость в его трусах.

Я ласкал себя, грубо и быстро, но искра так и не разгорелась, и ужасный страх подсказал мне, что я уже впустил его слишком глубоко.

Меня бесит, что они сделали это с тобой. Я бы убил их… любого, кто попытается сделать это снова…

– Черт бы тебя побрал, Ривер!

Слезы снова подступили к глазам, и я в отчаянии уткнулся в сгиб локтя. Между нами ничего не могло произойти и никогда не произойдет. Я родился испорченным, а конверсионная терапия доломала меня окончательно.

Больше тут говорить не о чем.

В понедельник утром я потащил свою похмельную задницу в школу.

От меня все еще разило выпивкой, и я съел штук десять мятных конфет перед уроком английской литературы мисс Уоткинс. Она, прищурившись, наблюдала, как я занимаю свое место, но окликать не стала. Я продержался целый час и думал, что теперь свободно отправлюсь домой, но прозвенел звонок, и учительница остановила меня у двери.

– Холден? Можно тебя на пару слов?

– Сироп от кашля, – выпалил я.

– Прошу прощения?

– Я простудился… не обращайте внимание. Что вы хотели мне сказать?

Она порылась в бумагах на своем столе и достала мои.

– Твое эссе про «Год магического мышления»

Джоана Дидиона было превосходным. По-настоящему трогательно и эмоционально для обычного отзыва о книге. Мне не терпится почитать что-нибудь еще твоего сочинения. Ты всегда был писателем?

– Я всегда писал. Не могу сказать, что это делает меня писателем.

– Не соглашусь. Я думаю, что это эссе – одна из лучших работ, которые я прочитала за свои пятнадцать лет преподавания.

Боже, Беатрис, тетя Мэгс, теперь она. У меня уже в глазах рябит от этих милых леди. Мне не терпелось уйти.

– Ты не думал о том, чтобы получить ученую степень, Холден? Стать магистром изящного письма?

– Нет.

– А как насчет твоих родителей? Что они думают?

– У них нет права голоса, – отрезал я. – И без обид, но у вас тоже. Теперь я могу идти?

Я задел ее, и мне вдруг стало стыдно. Ее улыбка погасла, но беспокойство из глаз не исчезло.

– Можешь идти. Но я буду внимательно за тобой следить.

Я хотел было сказать ей, чтобы она не беспокоилась, но вместо этого кивнул. Потому что, может быть, это не так уж и плохо.

Но любое хорошее чувство, которое она во мне возродила, на математическом анализе умерло. Мы с Ривером сидели подальше друг от друга, насколько позволяли стены одного помещения. Он не смотрел на меня, а я не смотрел на него. Как будто субботы никогда и не было. Когда урок закончился, а Ривер так и не посмотрел в мою сторону, мне показалось, что мы стерли не только ту ночь у бассейна, но и все мимолетные мгновения, случившиеся у нас со дня нашей встречи.

Теперь не осталось ничего.

Потому что это была ошибка.

В тот день после школы Джеймс отвез меня на утесы. Спотыкаясь, я добрался до Хижины, где перед костром уже сидели Миллер и Ронан, Миллер перебирал струны гитары, а Ронан пил пиво.

– В чем дело, джентльмены? – Я тяжело опустился на стул. День был серый и пасмурный, но я не снимал свои солнечные очки от Bvlgari, чтобы скрыть затуманенные глаза.