Когда взорвется газ?

Но дед Микола сработал все на совесть, и вскоре опальный журналист вывалился прямо в густые заросли шиповника, которые сам же и насадил для маскировки на крутом склоне оврага. Продравшись через колючий кустарник, он, оступаясь и с трудом удерживаясь на ногах, сбежал вниз и, не оглядываясь, помчался на юг, к реке, за которой начинался густой Желудевый лес. У него были черные, в кровь исцарапанные руки, черный, превратившийся в лохмотья костюм и лицо наверняка черное, покрытое жирной сажей. То ли от свежего воздуха, то ли от ощущения очередного неожиданного жизненного кульбита сердце радостно стучало, он взмахивал руками, словно хотел взлететь, но не получалось. В такт бегу он опять повторял некстати привязавшиеся строчки давней песенки: «Птицы из лета вернулись, ага, значит, пора нам валить на юга...»

Никто не гнался за ним, не окликал грозным голосом, не стрелял в воздух.

Наверху «черный» и «коричневый» оперативники, усевшись на садовый столик, допивали водку из плоской стальной фляжки. Крайко нервно расхаживал взад-вперед, обдумывая масштаб предстоящих неприятностей.

Остатки дачи продолжали дымиться, как разбомбленный прямым попаданием ДЗОТ.

Глава 3

Перспективный проект

Два года назад. Украина

– Но наша социологическая служба показала совершенно другой результат – пятьдесят семь процентов!

Простоватое лицо невысокого человека с заметно поредевшими крашеными волосами покрылось багровым румянцем ярости. Потому что сейчас эти простоватость и заурядность, о которых он когда-то знал, но потом забыл, снова стали пробиваться сквозь толстые мазки грима, наложенные значимостью его должности. Ведь если вдруг пропадет весь этот антураж власти – резиденции, безмолвная невидимая охрана, прямая связь с руководителями других государств, кортежи, несущиеся на запредельной скорости по перекрытым улицам, услужливая челядь – от горничной и повара до министров, личные самолеты и спецрейсы, – то что останется от фигуры Президента Тучки? Да ничего! Человек номер один сдуется, скукожится, исчезнет, как лопнувший мыльный пузырь. Останется простой заурядный сельский мужик, которого недруги сделают козлом отпущения не только за действительные грехи, которых тоже накопилось немало, но и вообще за все на свете... А ведь этот идиот предсказывает именно такой конец!

– Откуда вы выкопали эти жалкие пятнадцать процентов?!

Тучка ударил кулаком по столу, бокал с минеральной водой опрокинулся, покатился и разбился о декоративную плитку.

– Откуда, я вас спрашиваю?!

На шум из-за голубой ели метрах в двадцати от беседки выглянул атлетического сложения парень в строгом черном костюме и с наушником в ухе. Убедившись, что ничего угрожающего охраняемому лицу не происходит, он задвинулся на место.

– В государственной социологической службе. Таковы настоящие данные. Почти настоящие, – уточнил Ганзенко, наклонив голову с ровным пробором, словно сверяясь с бумагами в черной кожаной папке. Он был схож обликом с парнем за елкой – только немного постарше, в плечах поуже да глаза более осмысленные. Потому что Президент использовал не его мускулы, а его мозги.

– Пятнадцать, это с учетом завышающих корректив, реальных возможностей административного ресурса. На самом деле они получили двенадцать процентов. Но побоялись докладывать подлинный результат и раздули его до пятидесяти семи...

– Вот видите! Значит, при желании можно что-то сделать!

Игорь Игоревич Ганзенко – помощник, референт, советник, доверенное лицо – отрицательно качнул головой.

– Извините, Константин Маркович. К сожалению, голосовать будет не социологическая служба, а избиратели. Под пристальным контролем оппозиции и международных наблюдателей. Три процента – это максимум, который можно выжать...

Тучка помолчал.

– А почему вы не боитесь сообщать мне неприятные вещи?

Ганзенко пожал плечами.

– Лет шесть назад вы задали мне вопрос, который требовал неприятного ответа. И я спросил: как отвечать – честно или вежливо? Вы удивились, но сказали: «Честно». И с тех пор я говорю вам правду, а вы позволяете мне это. А когда хотите услышать что-то более приятное, то спрашиваете не у меня...

– Пожалуй, так...

Тучка барабанил пальцами по столу.

– Это очень разумно, – продолжил Ганзенко. – Макиавелли писал, что князь должен выбрать советчика, которому доверяет и только ему предоставить свободу говорить правду. Так нужно, чтобы избежать вреда, который причиняют льстецы и подхалимы...

– Гм...

Столь многозначительным звуком Тучка ограничился. Трудов Макиавелли он не знал – в Высшей партийной школе изучали только классиков марксизма-ленинизма.

Наступила пауза. На дорожке, ведущей от дома, появилась миловидная женщина средних лет в белоснежном переднике и устаревшей белой наколке в гладко зачесанных волосах. На подносе она быстро несла новый бокал и свежую бутылку с нарзаном. В присутствии обслуги разговоры вести не принято.