Когда запоют мертвецы

– А знаешь… – Бьёрн как будто совершенно успокоился, и от этого прохладного спокойствия Диса напряглась. – Пожалуй, так и поступлю. Кстати, твой преподобный ведь тоже тебя пока не обрюхатил.

Сказав это, он пнул подойник, так что молоко разлилось прямо по ее башмакам и побежало вниз по склону белым ручейком. Затем Бьёрн вскочил на лошадь и покинул тун, не оборачиваясь.

– Надо наслать на их корову снаккура, – вслух подумала Диса.

– Что за «снаккур»? – Из тени конюшни вышел Арни, водянистым взглядом провожая старшего брата.

– У Тоуры был такой. Он ворует молоко у коров.

Пока Диса с Арни занимались штопкой и стиркой, она успела рассказать ему о снаккурах, которых на севере еще зовут тильбери. Это противного вида создания, сделанные из ребра покойника, завернутого в овечью шерсть. Кость полагается брать из могилы только в Троицын день и ни днем позже. Потом надо обернуть ее в украденную шерсть и носить между сисек, подкармливая вином, которым дают причаститься. Через три воскресенья снаккур оживет и будет сосать ляжку у «мамки». Арни скорчил рожу, вероятно, представив себе дряблую ляжку Тоуры. Диса расхохоталась:

– А вот представь, мне она показывала свой сосок, откуда пил ее снаккур!

У Дисы это вертлявое создание всегда вызывало отвращение, особенно когда орало тоненьким голосочком под окном: «Маменька, я брюхо набил!». Тоура впускала его через окно и давала сплюнуть все молоко в маслобойку. Порой Дисе казалось, что старуха испытывает к снаккуру какую-то нездоровую привязанность. Когда она заговорила об этом с Сольвейг, та тоже скривилась и призналась, что предпочитает держаться от этой пакости подальше.

– Вот почему я всегда проверяю, не сплевывает ли какая-нибудь женщина вино на причастии, – жизнерадостно заметил Эйрик, подходя к ним и снимая шляпу. – Почему это ты вдруг заговорила о снаккурах?

Диса пожала плечами:

– Подойник опрокинула. Вот и подумала, что, если бы у меня был снаккур, мне бы не пришлось об этом печалиться.

Муж поцеловал ее в висок. От него слегка тянуло брагой.

– Ни о чем не нужно печалиться, душа моя, а о пролитом молоке и подавно. Бьёрн не заявлялся?

Арни открыл было рот, но Диса его перебила:

– Нет. Может, твоя наука пошла ему впрок.

– Будем на это надеяться, – вздохнул Эйрик.

Бьёрн действительно больше не навещал их хутор, а Рагнхильд не показывалась с синяками. Когда Диса ее расспрашивала, невестка божилась, что муж теперь и пальцем ее не трогает, но выглядела при этом задумчиво и печально.

Зато в самую теплую пору осени к ним явился еще один парень проситься к Эйрику в ученики. Одет был просто, пришел пешком, но выглядел упрямым. На закате пастор привел ему лошадь и велел ехать за собой в ночь. Вернулись они с рассветом: Эйрик уставшим, а юноша – белым как полотно и в мокрых штанах. Мужниных штанов на смену Диса ему не дала, но показала, куда повесить портки на просушку, и накормила скиром. Парень ел молча, пряча глаза от стыда, и ушел, едва высохло пятно.

– Не годится, – пояснил Эйрик, как будто это не было и так ясно.

– Зачем тебе вообще ученик? – сварливо спросила Диса. Ей в последнее время было дурно: тянул живот и голова болела по утрам.

– Чем больше хороших людей будет знать то, что знаю я, тем больше они смогут помогать обездоленным.

– А ты от скромности не умрешь…

– О нет! – солнечно улыбнулся Эйрик. – Уж точно не от скромности.

– Чем этот парень не подошел? – подал вдруг голос Арни.

Когда наступила осень, он стал мерзнуть, поэтому сидел у очага, закутавшись в два одеяла. На улицу старался выходить редко – боялся заболеть и пролежать с хворью всю зиму, как было на прошлый год.

– Смелости не хватило. – Эйрик тоже уселся у очага, вытянув ноги в башмаках, измазанных мокрой грязью. – Он не был трусом. Просто испытание для него я выбрал не из легких.

Арни насупился и долго чесал шерсть в полном молчании. Эйрик смотрел на огонь, пока Диса выкладывала на нагретый камень небольшие ячменные лепешки. Бадстова наполнилась ароматом теплого хлеба, напоминавшим о Гамбурге и Саксонии. Наконец мальчик не выдержал и выпалил:

– Преподобный, возьми меня в ученики!

Мгновение назад Диса протянула Эйрику горячую лепешку, которую тот перебрасывал из руки в руку, чтобы не обжечься. Когда прозвучала просьба, пастор чуть ее не уронил и подхватил у самого пола. Жена осуждающе цыкнула.

– Сколько тебе лет, Арни? – нахмурившись, уточнил Эйрик и отщипнул от лепешки маленький кусочек.

– Девять.

Эйрик вздохнул и покачал головой:

– Слишком мал еще, прости. Даже мне было пятнадцать…

– …а ведь наш пастор был так талантлив с самого рождения! – поддразнила его Диса.

– Преподобный. – Глаза у Арни вдруг потемнели, а голос, хоть и остался высоким и чистым, обрел какую-то незнакомую глубокую мелодику. – Сколько мне, по-твоему, осталось жить?

– Сколько отведено Богом, – без запинки ответил Эйрик, изучая свою лепешку.

– Верно. Богом мне отведено еще десять лет.

Диса наградила брата беззлобным подзатыльником.

– Хватит чушь молоть! Давно ты в духовидцы записался?