Когда запоют мертвецы

Диса не стала бы помогать Стейннун. Она легла бы спать и спокойно проспала до утра, ни о чем не тревожась и не изводя себя чувством вины. Так что с тобой не так, Эйрик? Почему у тебя чувство, словно ты проглотил горсть углей?

Он встал и принялся расхаживать по комнате. В другой раз его непременно заинтересовали бы книги на датском, что стояли на полках, но сейчас пастор не мог заставить себя прочесть ни строчки. Стейннун была подопечной Дисы в значительно большей степени, чем его. Разве не захотела бы жена, чтобы он ей помог? «Нет, – сам себе ответил Эйрик. – Она желала бы, чтобы я целым и невредимым вернулся домой».

Есть ли шанс, что Стейннун оправдают на альтинге? В конце концов, если дело отправили на пересмотр, значит, все не так просто?.. Но это было чистой воды самоуспокоение. Высокое собрание примет единственно возможное в данных обстоятельствах решение, и Стейннун утопят в Дреккингархуле, если только она раньше не умрет в яме.

Умрет…

Эйрик резко выдохнул и закрыл глаза. А затем быстро, стараясь не думать, чтобы не позволить сомнению вцепиться холодными когтями в сердце, накинул плащ и покинул комнату.

Ни в холле, ни на первом этаже никто ему не встретился, лишь в ткацкой беззаботно переговаривались служанки. Почему Стейннун не взяли прислуживать в такой дом? Она веселая и жизнерадостная, никогда не отлынивала от работы и не ленилась…

Первым делом Эйрик вывел из стойла Блейка. Конь, недовольный, что его разбудили посреди ночи, напряженно прял ушами и косился на хозяина со сварливым недоверием. Пастор похлопал его по шее и оставил жеребца ждать в тени, недалеко от небольшой насыпи, под которой скрывалась яма для осужденных. Рядом дремали стражники.

Эйрик ощутил, как за много миль отсюда пробуждается «Серая кожа», как шуршат ее страницы, наполняя бадстову слабым свечением. Разбудит ли это Дису? Поймет ли она, что муж снова ее обманул? Гримуар отсыпал ему ведовства – щедро, не скупясь на руны, – но Эйрик знал, что за это придется заплатить, а какова цена, ты всегда узнаешь слишком поздно. Однако выхода не было. У Эйрика не имелось при себе нужных ставов, поэтому необходимые связки приходилось доставать прямо из книги. Он начертал в воздухе вязь, которая усыпила стражников, а на висячий замок на тяжелой двери, закрывшей вход в яму, накрошил замок-травы, которую с некоторых пор всегда носил в кармане штанов. Вниз вела веревочная лестница. В лицо ему дохнуло зловонием. Можно было спустить в камеру Стейннун бродячий огонек, но что если она там не одна? Пастор не думал, что будет делать, если в яме обнаружатся другие преступники.

Осторожно, стараясь не создавать лишнего шума, он спустился в темноту. Когда ступни коснулись земляного пола, в углу раздался шорох и слабый женский голос спросил:

– Подошло мое время?

Сумеречный ночной свет не доставал до дна ямы, так что Эйрик не мог разглядеть лица женщины. Голос ее звучал хрипло, как у человека, который давно ни с кем не говорил и отвык от речи. Эйрик даже не мог с уверенностью сказать, кто перед ним.

– Пока нет, дитя мое.

– Преподобный Эйрик?

Зато она узнала его – вот удача!

– Не шумите. На вас нет кандалов?

– Нет. Их сняли с меня два дня назад, чтобы надеть на другого заключенного. Его отправили на каторгу, а кандалы так не вернули.

– В таком случае вы сможете подняться по веревочной лестнице?

У Стейннун это получилось не сразу. За время, проведенное в яме, ее руки и ноги так ослабели, что Эйрику пришлось поддержать ее, чтобы не дать рухнуть на земляной пол. Под руками его оказалось костлявое тонкокожее тело, которое пахло кровью и болезнью. Яма была неглубока, но на то, чтобы выбраться из нее, Стейннун потребовалось четыре попытки. В конце концов она сделала последний рывок и вытолкнула себя наружу.

В сером ночном свете стало видно, как она похудела: платье висело грязными лохмотьями на острых плечах, лицо осунулось, кожа посерела. Один глаз заплыл и вспух, как спелая слива, так что Стейннун не могла его даже открыть. Но было видно, что, несмотря на заключение, пленница старалась приводить себя в порядок: платье было завязано, а сальные волосы кое-как заплетены.

– Какое счастье, что вы одна!

– Одного моего соседа позавчера отправили на каторгу, а второму отсекли руку и отправили домой как единственного кормильца. Вы пришли исповедовать меня, преподобный? Я не помню, когда причащалась в последний раз.

– Не беда. Еще успеете.

Блейк смиренно дремал в ожидании хозяина, хвостом отпугивая мошку. Когда Эйрик помог Стейннун забраться в седло, конь встряхнул гривой и зубасто зевнул.

– Я не знаю дороги, – шепотом сообщила Стейннун. Она вцепилась пальцами в седло, и конь под ней сделал несколько пробных шагов, проверяя, не свалится ли его ноша.

– Не волнуйтесь, дитя. Блейк вас довезет.

Эйрик мог положиться на этого коня как на самого себя, а потому не стал следить, как всадница исчезает за поворотом. Блейк сам хранил магию под шкурой и мог не опасаться ни погони, ни ограбления, ни острого черепка или камня под копытом.

– Прости меня, пожалуйста, душа моя…