Когда запоют мертвецы

– Я злюсь. Да еще как! Я бы сказал, что извинить вас могут только ваши юность и наивность, но в вас нет совершенно ничего наивного, дитя мое. Остается юность. Сколько вам?

– Семнадцать.

– О. – Эйрик неожиданно улыбнулся почти мечтательно. – Когда мне было пятнадцать лет, сам епископ Скаульхольтский выпорол меня так, что на следующий день я мог есть только стоя.

– За что? – с интересом спросила Диса. Она понятия не имела, за что секут семинаристов. Должно быть, за то же, что и всех остальных: за лень, вранье и невнимательность. Может, стащил баранью ногу или едва не поджег церковь… Но ответа она так и не дождалась: Паудль застонал во сне, и улыбку Эйрка как ветром сдуло. Он поспешил к брату, а Диса стала подниматься по шатким ступенькам на чердак.

Тут и правда было уютно. Солома была свежей и мягкой, а благодаря вырубленному в стене окошку на чердак проникал запах молодой травы, теплого дерева и озера – о такой постели можно было только мечтать. Никакой затхлости или плесени. Развязав шаль и скинув ботинки, Диса устроилась на сене так, чтобы наблюдать за видом из окна. Отсюда, с высоты, казалось, что сам дом – такой же одинокий островок в самом сердце озера. Из-за обманчивой ряби Дисе мерещилось, что они плывут, раскачиваясь на волнах, и ветер уносит их все дальше и дальше. Несмотря на все тревоги, что пришлось ей испытать в последние дни, она неожиданно почувствовала себя дома. Не в том доме, где жила сейчас – с полоумной матерью и братом, не желающим иметь с ней дела, – а в доме своего детства. Она пролежала бы так целую вечность и путешествовала бы в плавучем доме, перемещаясь от берега к берегу и никогда не останавливаясь…

С этими мыслями она провалилась в сон.

Проснулась Диса от слепящего солнца и коротких постукиваний – кто-то стучал черенком заступа или метлы по балкам чердака. Наспех обувшись и приведя себя в порядок, насколько это было возможно без воды и гребня, она спустилась в бадстову. В доме теперь пахло отварами и соленой рыбой, а не болезнью, как накануне. Паудль сидел на кровати, закутавшись в одеяло. Сперва Дисе показалось, что выглядит он почти здоровым: глаза широко открыты, лицо порозовело. Но, приглядевшись, она увидела испарину на лбу. Молодой человек приветствовал Дису слабой улыбкой:

– Во что же вы нас втянули, йомфру?

– Я не хотела, – ответила она не задумываясь.

– О нет! – Широким шагом в дом вошел Эйрик. Он был одет как для путешествия: в крепкие ботинки и дорожный плащ. В руках пастор держал шляпу. – Вы хотели, дитя мое, и вы – злодейка, каких свет не видывал. Ваша алчность могла погубить не только вашу бессмертную душу, но и моего брата, а этого я бы вам никогда не простил.

– «Могла»? – переспросила она.

Недовольный, что юница не вняла его грозной отповеди, пастор только вздохнул.

– На ваше счастье, Бог одарил меня не только обширными знаниями, но умением быстро действовать в случае беды. Я собираюсь написать вашим родственникам, чтобы приехали и забрали вас отсюда. Можете не беспокоиться, пока вы в этом доме, ни один тать вас не тронет. В основном потому, что все знают: у пастора Эйрика решительно нечего красть.

– Но я не останусь тут, преподобный, – возразила Диса. – Хоть вы и болтун, но болтун деятельный, да к тому же торопитесь, значит, и вам, и мне не с руки затевать склоку. Я уже не малое дитя, чтобы меня можно было скрутить и запереть в амбаре. Да и как знать: вдруг я окажусь вам чем-нибудь полезной?

– Вы когда-нибудь имели дело с колдовскими книгами, йомфру?

Вот вопрос, который в два счета привел бы ее на виселицу, не задай его тот, в чьем доме стены гудели от спрятанных повсюду колдовских знаков. Диса чувствовала их кожей, кончики пальцев покалывало от заклятий, а на языке оставался горький привкус.

– Нет.

– Значит, вы бесполезны. Собирайтесь.

…Дисе потребовалось совсем немного времени, чтобы привести себя в порядок: расчесать и заплести волосы, выпить немного горячей воды и умыться в озере. Теперь она была готова отправляться в путь. Но преподобный Эйрик настоял, чтобы девушка съела немного скира и угостилась вяленым мясом. Паудля он тоже накормил, хотя тот ел без всякого аппетита. Молодой человек признался, что стал видеть еще хуже, чем вчера: пыль и яркий свет раздражали глаза до слез. Слабость тоже никуда не делась, но ведовство Эйрика придало ему немного сил – достаточно, чтобы усесться в седло и придерживать поводья.

Пасторская лошадь, на которую Эйрик усадил брата, была высокой и черной, совсем не похожей на обычных исландских лошадок. Остальных лошадей пастор велел оставить на конюшне, пояснив, что идти совсем недалеко. Так они двинулись бок о бок на юг, по одному Эйрику известному маршруту. Диса все думала, как спросить у священника о книгах и бумагах, что валялись у него дома так небрежно, как водоросли на растопку. Как можно с такой беспечностью относиться к подобным сокровищам! Диса пошла бы на любые преступления, лишь бы добыть хоть толику тех знаний, которыми Эйрик владел словно между прочим.

Но пока она размышляла, какой задать вопрос, неожиданно первым заговорил пастор: