Коко

– Посмотрим, – сказал мистер Партридж и вышел из-за конторки, не преминув сначала окинуть внимательным взглядом стены комнаты.

Дети обернулись и заплакали ему вслед.

– Ты не турагент, – заявил чернокожий. – У тебя самого билет только в один конец.

Коко развернулся и пошел в сторону центра города к метро. Все необходимое он теперь носил с собой в рюкзаке, в котором всегда сыщется свободное местечко.

И тут он вспомнил, что потерял карты «Слон, вставший на дыбы», остановился и приложил руку к животу. Перед ним возвышался Кровь, его волосы отливали серебром, а голос звучал бесстрастно и холодно, но он слышал едва сдерживаемую ярость.

– Ты потерял их?

И вся жизнь его вдруг показалась непосильным бременем, словно наковальня, которую он носил в руках. Ему захотелось бросить наковальню. Теперь за эту работу мог бы взяться кто-то другой – после всего, что сделал он, этому кому-то другому было бы несложно ее завершить. А он мог бы бросить все. Он мог бы, например, явиться с повинной, а мог бы и сбежать.

Коко твердо знал одно: он волен прямо сейчас сесть в самолет и улететь куда угодно. В Гондурас летают самолеты из Нового Орлеана. Он узнавал. Едешь в Новый Орлеан, и там ждет тебя твой самолет. Птица – знак равенства – Свобода.

Образ из книги, когда-то так поразивший его, всплыл в памяти, и он увидел себя потерянным ребенком, вымазанным замерзшей грязью, блуждающим у берега холодной грязной реки посреди города. Собаки и волки скалили на него острые клыки, скрипнула и распахнулась дверь, сквозь слой замерзшей грязи проклюнулись кончики пальцев, уже зеленеющие от начавшегося разложения. Ужас и боль потери охватили Коко, и он, шагая нетвердо, направился к спасительному порогу.

Мертвые дети закрывали лица длинными хилыми ручками.

Идти ему некуда, у него нет дома, и он мог бы бросить все.

Силясь не разрыдаться или по крайней мере не показать, что рыдает, он уселся на пороге. По другую сторону огромной стеклянной двери пустой мраморный коридор вел к секции лифтов. Он увидел мультяшных полицейских, расхаживающих по его комнате. Он увидел пиджаки на плечиках, вешалках-плечиках, рубашки в ящиках. (Карты на комоде.) Слезы полились по его щекам. Его бритва, его зубная щетка. Вещи отняты, вещи потеряны, вещи изнасилованы и оставлены ошеломленными, умирающими, мертвыми…

В глубине пещеры в кромешной тьме Коко увидел Гарри Биверса. Его отец прошептал свой вопрос. Гарри Биверс наклонился к нему, сверкая глазами, блестя зубами, – все лицо его сияло, потело и сверкало. «Убирайся на хрен отсюда, солдат, – сказал он, и изо рта его выметнулась летучая мышь. – Или раздели со мной славу». В грязи на земле за спиной лейтенанта в свете узкого луча света он разглядел маленькую вытянутую руку с пальцами, загнутыми к ладони. Тело Коко вышло из самого себя. Прямо под смрадом вечности витали запахи пороха, мочи, кала. Биверс повернулся. И Коко увидел его длинный эрегированный член, выпирающий под брюками. Его история слилась воедино – он встретил самого себя, он путешествовал от конца к началу.

Сидя на пороге, он поднял глаза и увидел, как мимо проехала сине-белая полицейская машина, за ней – другая. Из моей комнаты наконец ушли. Быть может, кто-то один останется. Быть может, он мог бы пойти туда и поговорить о лейтенанте.

Коко встал и крепко обхватил себя руками. В его комнате будет один человек, с которым он может поговорить, и эта мысль воспринималась, как присутствие непривычного вещества в его крови. И как только он заговорит, все изменится и он станет свободным, потому что после того, как он заговорит, человек поймет, что означает от конца к началу.

В течение нескольких секунд Коко смотрел на себя как бы с большого расстояния и видел вдалеке человека – себя самого, стоящего в дверном проеме, охватившего себя руками оттого, что его гнетет большое горе. Унылый и беспристрастный дневной свет обыденной реальности лежал на всем, что встречало взгляд Коко. И в эти краткие мгновения Коко увидел свой собственный страх, и то, что он увидел, одновременно ошеломило и ужаснуло его до глубины души. Он еще мог вернуться и сказать: «Я совершил ошибку». Не было вокруг него ни демонов, ни ангелов: драма сверхъестественного искупления, в которую он так долго был вовлечен, исчезла, унеслась прочь по длинной улице, забитой такси, а он стал обычным человеком – одиноким и замерзающим на холодном ветру.

Его била дрожь, но он больше не плакал, не плакал. Затем он вспомнил лицо девушки в гостиной Тины Пумо, и это лицо подсказало ему единственный район во всем городе, где он мог бы чувствовать себя как дома.

Он протащит свою наковальню немного дальше – посмотрим, что произойдет.

А когда он вышел из метро на Кэнал-стрит, каждая клеточка его тела шептала ему, что выбор он сделал верный. Метро завезло его куда-то далеко за пределы Америки. Он вновь очутился в азиатском мире. Даже запахи здесь витали одновременно едва уловимые и густые.