Колдовство

– Сначала сядь. – Старуха перестала улыбаться. – Поговорим немного…

Галя нащупала телефон Шушенкова в кармане. Работает ли он? Или дорога через это высохшее болото привела его в негодность? И если нет – то смогут ли ее здесь найти?

– Все равно ты ей уже ничем не поможешь, – продолжила старуха, видя, что участковая сомневается. – Говорю же – давно там сидит, дольше, чем тебе кажется. В бочке время-то по-другому идет. Придет час – сама увидишь, кто оттуда вылупится. И от тебя, родная моя, зависит, в какую сторону она жрать будет… садись, говорю!

Галя медленно опустилась на скамью. Лицо старухи было теперь прямо напротив ее собственного. Серое и высохшее, оно почти сливалось с заросшей паутиной стеной позади нее. И черные, изломанные узоры грязи на стене перекликались с древними глубокими и темными в неверном свете печи морщинами.

– Как тебе дом? – Старческие губы расплылись в усмешке. – Нравится? Я давно здесь живу… с войны еще…

– Кто ты? – спросила Галя.

– Я женщина. Мать. Сестра. Дочь. Как и ты. Как и все мы.

Любка вновь затряслась от смеха, затыкая рот ладонью и отворачивая от старухи лицо.

– Просто иногда… у нас всё это забирают, – продолжила старуха. – Подует войной – и ты уже больше не дочь. Приедет городской, выпьет лишка да разъярится по-пустому – и вот ты уже и не сестра ничья, – она наклонилась к Гале, положила сухую руку на деревянную столешницу перед ней. – А пройдет кто-то чужой через двор, с темными голодом в глазах – и ты уже больше не мать…

– Заткнись. – Галя сглотнула. – Про это ни слова…

Старуха убрала руку со стола, несколько раз кивнула, будто соглашаясь с чем-то, – и вновь откинулась назад.

– Говори не говори – а правду не укроешь. Мы слабы. Каждый, кто сильнее, может себе кусок нашей жизни оторвать. Растоптать, сожрать, закопать где подальше – а ты живи тем, что осталось. Сиди в доме, плачь, когда светло, – и кричи, как стемнеет. Ночь за ночью. День за днем. А когда так долго кричишь – кто-то обязательно да услышит…

Бочка позади опять дернулась, ударившись краем о стену.

– И кто… – Галя отвела взгляд от бочки. – Кто тебя услышал, что ты людей жрать стала?

– Сначала-то я услышала, будто бы там, – старуха ткнула пальцем вниз, – ползает кто-то. Открываешь днем – никого, и даже следов нет. А по ночам – звуки такие, будто бы мышь в соломе возится да бормочет по-звериному. А потом – и голоса различать оттудова стала.

– Откуда? – вырвалось у Гали. Лицо у нее стало очень бледное и недвижимое, будто бы на старых фотографиях.

– А оттудова, откуда и ты слышишь. – Старуха посмотрела вниз, за спину Гали, прямо на черноту открытого подпола. – Все оттуда идет, из землицы… Не мне тебе рассказывать. Ты ведь уже месяца два как с погребом-то говорить начала? Или раньше? Али пока только слушаешь?

Галя молчала и будто бы даже не дышала. Старуха несколько секунд глядела ей в глаза, а потом, будто что-то поняв, кивнула.

– Значит, пока только слушаешь… Ну вот и я слушала. Как мертвые со мной из подпола говорят. Только слов не разберешь. Голоса вроде – их, а слова чужие, непонятные. Иногда как всхлипнет или вздохнет по-родненькому – так хоть сама в подпол прыгай да в землю зарывайся… Я и прыгала. Руками вот этими вот, – она подняла с колен ладони и потрясла ими перед своим лицом, – землю сырую разрывала, чтобы до голосов этих докопаться. Просила, молила все… чтобы или откопать уже – или совсем оглохнуть. А откопала кое-что другое…

– Что откопала? – Галя уже не смотрела по сторонам, не отрывала взгляда от ее лица. – Что там было?

– Ро́сти, – старуха улыбнулась, будто бы извиняясь. – Думала, что поинтереснее скажу? Да нет. Обыкновенные ро́сти, какие у всех по подполам да по сараям по весне пробиваются. Только простые ро́сти из картошки тянутся, ее соками питаются – а эти черт знает откуда шли. Сначала один нашла – так чуть ли не могилу целую в подполе вокруг него вырыла. Метра на полтора из земли вытянула – а он все не кончался. Потом второй пробился. А дальше они уж строем поперли, и все толще и толще… Пока сквозь доски не проклюнулись. Тогда все и случилось.

Пашка вдруг резко, сильно ударил кулаком по столу. Галя, вздрогнув, посмотрела на него. Пашка склонил голову вниз и мотал ею из стороны в сторону будто пьяный.

– Не обращай внимания, – сказала старуха. – Это он с железом борется. Вскоре для него все закончится.

– А для тебя начнется, – пробормотала вдруг Любка, но под взглядом старухи вновь закрыла рот ладонями и склонила голову на стол, трясясь от смеха.