Колдовство

Варя кричала все истошнее. Горлом у нее пошла кровь, стекая по подбородку на платьице и ворот куртки. Бабка же продолжала вытаскивать нить изнутри Вариного живота. Антон отчетливо видел, что волоски нити, влажные и красные, дрожали на ветру. У Вари подкосились ноги, а вернее – Антон сначала решил, что ему это кажется, – одна нога стремительно становилась короче другой. Она разматывалась, как разматываются старые вязаные вещи. Упал сапожок, затрепетала юбка. Обнаженная девичья нога втягивалась внутрь с таким же ритмом, с каким дрожащая нить вылезала из живота и наматывалась на спицу в бабкиной руке.

Крик оборвался, превратился в бульканье и хрип. Варя упала на ладошки, потом завалилась набок. Антон видел ее окровавленное лицо и чувствовал адову боль внутри головы, в душе, в сердце, во всем теле. Он вспомнил, как близняшки родились, – это случилось в самом начале апреля, когда едва зацвела первая смородина. Жена показывала Варино крохотное сморщенное личико через окно родильного отделения, потому что внутрь не пускали. Он вспомнил, как специально ездил в город, чтобы найти дочкам подарок на первый день рождения – каких-то говорящих кукол, которых хотели даже не они, а жена. Потом вспомнил, что Варе нравится математика, нравятся викторины вроде «Что? Где? Когда?» и что жена постоянно говорила, что из Вари выйдет толк, она закончит школу, уедет из деревни, поступит в приличный университет и вообще сделает себе карьеру, не то что все эти деревенские неудачники вокруг.

Варино лицо сморщилось и распалось, превратившись в мешанину окровавленных нитей. Глаза исчезли где-то внутри. В руках у бабы Глаши наматывался клубок из темных нитей на спице.

Минута-две – и от девочки ничего не осталось, кроме разбросанной по траве одежды и пятен крови. Ветер подхватил юбку и понес через двор к калитке.

– Ну вот и все, – произнесла баба Глаша. – Долг отдан. Будешь жить.

Антон сел на колени. Боль в горле прошла, ничего не першило и не сдавливало. Не хотелось кашлять, а в тело будто вернулась энергия, давно растерянная и забытая. Впервые за несколько лет Антон глубоко вздохнул, прикрыл глаза, наслаждаясь. На короткий и почти неуловимый миг он стал самым счастливым человеком на свете. Потом вернулась боль – не только внешняя, но и внутренняя.

Из рваной раны на руке толчками выходила кровь. Антон сжал пальцы в кулак. Что-то пульсировало в голове. Тяжелая, давящая мысль. Он пока не мог уловить ее, но понимал, что скоро протрезвеет и все поймет.

Он приподнялся, шатаясь из стороны в сторону. Склонил голову, будто хотел сейчас быком броситься на бабку. По земле вокруг кружились несомые ветром обрывки нитей. В голове шумело.

– Долг отдан. Теперь живи, как хочешь, – повторила бабка Глаша и вернулась в дом.

За ней ушел и Филипп.

3

Егор то и дело прикладывался к полторашке с темным пивом, но не чувствовал ни вкуса, ни опьянения, будто алкоголь выветривался из головы, не успевая задействовать нужные рецепторы.

Десять минут назад выехали на федеральную трассу, помчались в сторону города. Соня, сидевшая сбоку, беспокойно ерзала, то и дело бормотала слабым голосом: «Не гони. Сбавь скорость, говорю. Всех нас угробишь». Даже больная, она умела приказывать. Впрочем, слова жены были для Егора белым шумом. Он хотел сейчас только одного: быстрее добраться до города, а потом уехать еще дальше, и еще, раствориться в бесконечных артериях дорог огромной страны. Ему казалось, что только так можно спастись – постоянно передвигаясь с места на место, прячась, путая следы.

На заднем сиденье сидели Женька и Валерка, притихшие и испуганные. Еще бы, их забрали из школы со второго урока и, ничего не объясняя, запихнули в машину.

Егор и сам боялся. Это чувство было для него не то чтобы в новинку, но давно забылось и стало непривычным. Егор привык, что боятся его. Он всегда действовал с позиции силы, с наскока и добивался своего. Даже с бабкой тогда, шесть лет назад, разобрался, как считал нужным. Но не убивал! Не убивал же!

Страх требовал какого-то выхода. Егор снова приложился к полторашке. Закашлял. Автомобиль вильнул в сторону.

– Убьешь всех! – пробормотала Соня. – С ума сошел, скотина.

Вокруг нее витал запах болезни с примесью лекарств, пота, дешевых духов. Весь салон пропитался этими ароматами, и никуда от них не деться, как ни проветривай.

– Ну и что, если умрем? Не убежим ведь, – ответил Егор, подрезая зазевавшийся на перекрестке «ниссан». – Мы, считай, давно уже мертвы. Мы с тобой точно. Дети, может быть, за компанию. Мало ли что бабке в голову взбредет?