Колдовство

Сонька смотрела на сына и сама не замечала, как гладит живот.

Потом она тихо выскользнула из дома в черноту беззвездной ночи, пошла по заросшей тропинке, огибая фонари, к бабе Глаше. Улицы были безлюдные. Где-то неподалеку грубо лаяла собака. Ветер трепал волосы и халат, гладил разгоряченную кожу. Тут только Соня сообразила, что не переоделась и вышла как есть, даже в тапочках на босу ногу. А и плевать.

Она подошла к ведьминому дому, толкнула калитку. Та оказалась не заперта. Собак у бабки Глаши тоже никогда не было. Чего ведьме бояться?

В двух окнах горел мутноватый оранжевый свет. Соня пересекла двор, поднялась на крыльцо и остановилась у двери. Сердце колотилось. Внезапно в животе зародилась мягкая ноющая боль, растеклась по телу, сделала ноги ватными, а голову – тяжелой. Затряслись от напряжения руки, и Соня пару минут пыталась справиться с полотенцем, разматывая, случайно порезала палец об острый конец ножа, затем крепко зажала ручку, выставив перед собой лезвие.

Соня глубоко вздохнула, перед глазами побежали темные круги. Где-то далеко, за спиной, снова залаяла собака, к ней присоединилась еще одна, потом еще, и вот уже как будто все собаки деревни подняли отвратительный громкий лай.

Соня постучала. Один, два раза. Руки одеревенели. Боль нарастала, и захотелось быстрее уйти, доковылять до дома, свалиться на кровать и не вставать много-много дней.

Она услышала, как шаркают тапочки. Услышала бормотание ведьмы. Услышала скрип петель.

Дверь приоткрылась. Баба Глаша стояла перед Соней – в вязаном халате, в чулках до колена, с распущенными седыми волосами, которые укрывали плечи.

Соня молча сделала шаг вперед и воткнула нож ведьме в живот. Навалилась что есть силы, протолкнула лезвие до самой ручки, так что кулак завяз в халате. Глаза бабы Глаши расширились, рот приоткрылся. Из рта этого сквозь кривые желтые зубы вырвался сдавленный болезненный хрип.

Ведьма попыталась схватиться за Сонину руку, но ногти лишь оцарапали кожу. Соня разжала пальцы, сбежала по ступенькам с крыльца, едва не упала, остановилась. Бабка отступила на шаг, в темноту дома. Вдруг смолкли все собаки, замолчали коты, затих ветер. Было совершенно отчетливо слышно, как падает на пол старческое тело.

Теперь уже Соня бежала, не останавливаясь, до самого дома.

Она заперла калитку, потом заперла двери, укрылась в спальне возле кроватки, где спал Валерка, забралась под одеяло с головой, будто была маленькой девочкой, боявшейся монстров.

На улице выли с надрывом собаки. Прошла ночь. А на следующий день стало известно, что баба Глаша пропала.

Глава четвертая

1

Олька сидела у окна уже почти час и наблюдала за двором. Ей хотелось, чтобы папа быстрее вернулся. Он и так приехал с ночной смены, хотя должен был сейчас отсыпаться, а не бегать непонятно где, непонятно с кем. Олька знала, что, если папа не выспится, у него совсем-совсем не будет времени с ней поиграть. А потом он снова уедет, оставив дочь хоть и на добрую тетю Машу, но все равно один на один с темнотой и скрипами половиц.

За спиной бубнил телевизор. Он заглушал остальные звуки в доме, и это было хорошо.

Олька увидела, как отворилась калитка и вошел папа. Она бросилась к двери, заверещала:

– Папочка вернулся! – и замерла, потому что увидела ту самую старушку, которая приходила утром.

– Давайте познакомлю! – засуетился Филипп. – Что же это такое, столько лет прошло, а я ничего не рассказывал. Непорядок!

Он взбежал на крыльцо, подхватил Ольку под мышки, поставил рядом со старушкой.

– Это баба Глаша, зови ее так. Я ее очень давно знаю. А это Олька, старшая. Вернее, ну, вы понимаете… Та самая…

– Это у вас дом сгорел, – вспомнила Олька неожиданно. – Точно. Домик такой старый, а вокруг все травой заросло.

– Верно говоришь, – ответила баба Глаша, как-то хитро щурясь. Взгляд ее ощупывал Ольку с головы до пят и казался холоднее осеннего ветра. – Знаешь, почему сгорел? Чтобы я быстрее вернулась. Очистил мир вокруг, подал сигнал и осветил тьму.

– А вы куда-то исчезали?

– Пришлось отлучиться на несколько лет. Сил набраться. Но теперь все в порядке. Залижем раны вместе с домом – и дальше жить.

Филипп потянул Ольку за руку, засуетился еще больше.

– Пойдемте в дом. Пора обедать. У бабы Глаши пока ничего нет из еды. А у нас борщ наваристый, с мясом. Потом салат. И макароны можно забросить. А? Оль, забросим? Котлетки разморозим туда же.

– Ты меня до смерти закормить хочешь? – шутливо проворчала баба Глаша, поднимаясь в дом.

В ее руках позвякивали спицы. Она все время вязала что-то вроде детской распашонки или рубашечки.

В доме было светло и тепло. Олька забралась на диван с ногами, опасливо поглядывая на бабу Глашу, которая казалась каким-то диковинным персонажем из фильма, лишней деталью интерьера. Этот ее старый халат, а еще растрепанные седые волосы. Разноцветные носки. Нестриженые ногти. Спицы. Нитка, исчезающая в оттопыренном правом кармане. Баба Глаша сказала:

– Сначала дело закончим, а потом и отдохнем.

Филипп сразу как-то стих и перестал суетиться.