Колдовство

Начал я с местной нечисти. Чутгуров, как подсказал «Гугл». Чутгурами называли и злых демонов (мам, шолмос, алмас, ад), и души шаманов, и их духов-помощников (онгонов). Онгонами могли быть усмиренные сильным шаманом савдаки, духи гор и лесов. На водоемах хозяйничали лусы. Рассерженные лусы и савдаки могли причинить человеку зло: утащить к себе, вызвать наваждение, наслать болезнь. Их задабривали подношениями: молоком, чаем, пищей, хорошей песней. В старину монголы не ловили рыбу и не охотились на оленей, потому что на олене ездил Хангай-эзэн, повелитель духов местности.

Будучи в подчинении шамана, савдаки принимали облик маленьких животных или младенцев, вселялись или превращались в части человеческого тела: голову, руку, ногу. Демоны проникали в тела своих жертв, насылали кошмары. После смерти шаман сам становился духом местности, самые сильные сохраняли своих онгонов.

Злые духи могли быть везде. «Где бог, там и черт», – говорили монголы. Бурхант газар чѳтгѳр байдаг л юм.

Природному знанию шамана противопоставлялось книжное знание лам. Под знаменами желтой веры ламы сражались с черными шаманами, с грозными бурханами (божествами), демонами – и, разумеется, побеждали.

За стеной сосед, мент, кричал, что выпотрошит свою сожительницу. Женщина визжала.

Я сходил на кухню и вернулся с кружкой чая.

Рядом с колдунами и демонами в местной культуре уживались ребята второго эшелона, низшей мифологии. Буг, тикающий демон, квартирующий в забытых вещах. Галын бурхан, божество огня, которого оберегали от чужаков и кормили жиром. Мангас, многоголовое черное чудище. Шулмус, ведьма-оборотень, соблазняющая людей в более презентабельном образе. Или демоническая мам, голая, поросшая шерстью ведьма с черными отвислыми грудями, которые она забрасывала на плечи, когда гналась за очередным одиноким мужчиной, путешествующим по монгольской степи. Мам, в которой часто видели грозную буддийскую богиню Балдан-Лхамо, могла родить от человека, но, если ее бросали, – разрывала ребенка на куски…

Я отложил телефон и закрыл глаза. Темная фигура в углу, которую я воспринимал как своего отца, сказала: «Беги», а я ответил: «Не буду» – и открыл глаза.

На подлокотнике дивана лежал конверт с марками. Я не помнил, доставал ли его из сумки.

– Ты конченая, грязная, – шептал за стеной сосед, и я почему-то его слышал. – Видишь, что у тебя внутри?

Женщина не отвечала.

Я снова отключился и увидел Настю между своих ног. Она раскладывала на моем животе карты с алой «рубашкой», облизывала губы и качала головой. Кружевное белье на ней тоже было алым.

Проснулся я на кровати. В окно спальни затекал уставший свет фонарей. На груди лежал мобильный, в строке поиска набрано: «Монгольские порноактрисы». Я удалил запрос, буква за буквой, затем сходил в туалет и сделал так, чтобы думать о Насте без болезненного напряжения.

Попытался продолжить чтение, но слова, сливаясь, теряли смысл. Превращались во что-то новое, пугающее. Громко ухали настенные часы, внутри дребезжало.

– Когда вы уходите, – говорил мужской голос самовольно открывшегося рекламного окна, – мама расчесывает волосы медным клювом.

Мам или мама?

Что… какая разница…

Я погасил экран телефона и не раздеваясь полез под одеяло. На пол что-то спланировало. Грязно-белое, прямоугольное…

Ночью мне снилось, что я лежу в одинокой монгольской степи, где высоко в горах рождаются реки и песни мертвых, а сверху лежит Настя. Обнаженная, властная, с черными грудями, вонзающимися в мои ребра острыми алыми сосками. Она лизала мою шею, плечо, и там, где оставалась ее слюна, вырастали черные жесткие волосы.

Проснувшись окончательно, я смутно помнил, что мама ушла – несчастный случай на работе, чьи-то поминки.

За окном под шторкой тумана лениво всходило воскресное утро.

Я заварил чай, добавил молоко и позвонил Насте.

– Батагов, ты меня преследуешь?

– Нет, я… Вчера ты сказала про черную метку…

– Ты серьезно?

– Угу.

– Бугу!.. Ладно, – смягчилась Настя. – Но если ты потом пригласишь меня на свидание, я разочаруюсь.

Это значило: пригласи меня? Или нет? О женских хитростях, намеках, полунамеках я знал лишь одно – они существуют. Как и больные диабетом. Но как опознать их в толпе?

– Та-ак, что там отчим говорил… Ага…

В динамике стих шум льющейся из крана воды. Я представил ее в ванной: запотевшее зеркало, запотевшие полузакрытые глаза, руку, спускающуюся по бледному пологу…

– Если вкратце, то марки накликают смерть на того, кому их отправили. Это как послать бомбу с таймером. Есть определенный срок, кажется, две недели – столько требовалось конным гонцам, чтобы доставить письмо с одного конца Монгольской империи в другой. Если вернуть марки обратно в указанный срок, то проклятие перекинется на отправителя. Как-то так. Или немного по-другому – не бомба, а маячок, на который придет чутгур, черт.

Чутгур… Слово перевернулось в моей голове, будто противотанковый еж.

– А если не вкратце?

– Тогда не помню. Батагов, у тебя что-то случилось?

Я попытался собрать странности вчерашнего дня.

– Не знаю.

– Перед экзаменами с ума сходишь? Или все-таки свидание?