Колея к ржавому солнцу

– Да иди ты… А эту хрень хобовскую я у одного чела увидел, когда ветеринаром работал. Он собаку свою приводил лечить, она у него лептоспирозом болела… Или не своя собака была, а рабочая… Точно! Чел и говорил, что они коллеги. Типа охранники. Да не важно, в общем… У этого охранника на левой руке такая татуха была. Забавная, сам видишь. Я запомнил, потом погуглил, что там да как. Ну и набил себе. Мне смешным показалось сделать на ноге портак «Срочно делай ноги». Вот, смотри…

Игорь задрал правую штанину джинсов, и Тим, обмерший на краю кровати от понимания всего, когда услышал в первый раз про «Срочно делай ноги», разглядел татуировку. Как он только сразу не догадался? Всё так и есть – круг с выходящими из него двумя параллельными стрелками. «Не ходи здесь… Вали отсюда…», – вспомнил Тим слова Макса. Умирающий брат хотел сказать «Срочно делай ноги», но то ли забыл, как эта фраза звучит дословно, то ли еще что… И произнес: «Вали отсюда». Смысл тот же, но Тим не сумел сопоставить ее с… «Работа… Есть работа…» Одни узбеки работают, сказал этот Матрос. Азиат, который тогда, на стройке в лесу, прогнал их с Ромкой Финном… «Тим, а давай здесь знак хобо нарисуем… Вдруг космонавты тут захотят приземлиться, а на них узбек этот накинется – чего вы тут, мол, забыли?»…

– А это кто?

Тим увидел, что Матрос ошалело уставился на него, поморгал округлившимися глазами, потом взглянул на Игоря.

– Я даже не знаю… Ты бы свет совсем не включал, так еще бы виднее было… – он обвел взглядом комнату. – И тогда еще пару-тройку негров можно было бы тут спрятать. А еще… – он вдруг замолчал.

Тим понял, что теперь Матрос смотрит мимо него, в сторону приоткрытой двери комнаты. Он обернулся.

В дверном проеме стояла Сталинграда.

22. Занят войной и любовью

– Аккуратней, не обварись ты, ради бога, – сказала пожилая соседка Игоря Тиму.

– Все хорошо, Евдокия Дементьевна, – ответил тот и, держа обеими руками чайник, стал ловко наливать кипяток в штуку под названием френч-пресс. – Я же смотрю.

То, что старуха беспокоилась о нем как о маленьком, забавляло.

Чаинки взметнулись к поверхности горячей воды, окрашивая ее в золотисто-коричневый цвет. Тим накрыл френч-пресс крышкой и победителем взглянул на хозяйку, но та уже отвернулась, что-то отыскивая в раскрытом холодильнике.

Евдокия Дементьевна напоминала Тиму персонаж давным-давно прочитанного стихотворения: «Жила-была веселая старушка, затейница, спортсменка, хохотушка. Она любила слушать анекдоты и хохотать над ними до икоты…» Тим вдруг вспомнил про свою бабушку, Полину Ивановну. С удивлением подумал, что ничуть не соскучился по ней. Хотя, если разобраться, времени, чтобы скучать, у него тут нет. И живется ему ничего себе – ни тебе книг, ни ученья.

– А молоко у вас есть? – спросил у хозяйки Матрос (как его называл Игорь), орудуя ножом над куском твердого сыра.

– А как же, Андрей? Есть, конечно, – ответила та. – Но ты ведь не говорил про кофе. Молоко будешь с чаем?

– Э-э, ну да, с чаем, типа того, – неуверенно произнес Андрей-Матрос. – И без чая тоже буду, если можно. Просто так. Я молоко люблю, потому что в прошлой жизни котаном был… Все, настрогал вам сырок…

– Вот, – Евдокия Дементьевна достала из холодильника картонную коробку с молоком и передала Матросу, – неси в комнату, Котан Усатыч… Тим, варенье захвати… Да, это, сливовое… А я покурю и принесу чашки-ложки.

Тим увидел, как пожилая женщина вынула из кармана яркого и цветастого, как у цыганки, халата пачку тонких сигарет и зажигалку, прикурила.

– Идите-идите. Нечего смотреть, как бабка себя травит. Вторая дверь по коридору направо. Я сейчас.

Неожиданно появившаяся в узкой темной комнате Сталинграда выгнала их обоих, оставшись с Игорем наедине. Тим с Матросом, недоуменно постояв в коридоре, зашли на общую кухню, где увидели бабулю, зажигающую под чайником газ. Через три минуты после знакомства их пригласили на чаепитие. И теперь они вдвоем тащили в комнату подносы с едой и напитками. А Юля, по словам старухи, уже сидела у нее в комнате.

Стоя под дверями комнаты Игоря, из которой их выгнали, Тим услышал, как Сталинграда спросила Игоря про какие-то документы. Документы? Что у них там за дела?.. Впрочем, Тима сейчас интересовало не то, что за дела у Игоря со Сталинградой, а другое…

– Пожрем хоть, – заметил Матрос, останавливаясь перед нужной дверью. – Это никогда не повредит… Открывай!.. Ого, ни фига себе, Сталин! – вытаращился он на черно-белый портрет на стене комнаты, потом запоздало сказал: – Ой, здрасьте!

Тим тоже поздоровался с сидевшей в кресле хорошо одетой сухопарой старухой с прической молодого Макаревича и водрузил поднос на столик. Напротив старухи, подвернув под себя ноги, сидела и что-то ей рассказывала Юля.

– Погоди, Юляш, – прервала вдруг ее рассказ старуха и уставилась на Тима, будто увидела привидение, стерегущее в глухом месте зарытое золото.