Эгвейн задумалась. Велика вероятность, что шончан уже овладели Перемещением, и не важно, близко они или далеко: захватчики представляют опасность для всех и каждого. Если они решат нанести удар по Тиру, переходные врата, конечно, помогут Дарлину… Но не особо.
Ее охватила дрожь, стоило только вспомнить дни, проведенные в плену у шончан, которые обратили ее в дамани. Эгвейн ненавидела шончан так люто, что временами эта ненависть вызывала у нее нешуточное беспокойство. Но поддержка со стороны Дарлина жизненно важна для реализации ее планов. Эгвейн решительно стиснула зубы и вернулась к письму.
Она присыпала послание мелким песком, стряхнула песчинки, потом сложила письмо и запечатала. Илэйн и Дарлину, монархам самых могущественных королевств, в ее замысле отводилась архиважная роль.
Теперь предстояло ответить на письмо Грегорина ден Лушеноса Иллианского. Эгвейн намекала ему, что Маттин Стефанеос находится в Белой Башне, но не говорила об этом напрямую. Она уже беседовала с самим Маттином и дала ему знать, что при желании он волен покинуть Тар Валон. Эгвейн не хотелось, чтобы удержание монархов против воли вошло у нее в привычку.
К несчастью, Маттин не желал возвращаться, поскольку опасался за свою жизнь. Слишком давно его не было в стране, и он считал, что Дракон Возрожденный уже прикарманил Иллиан. Не исключено, что так оно и было. Куда ни глянь, всюду хаос.
Так, по одной проблеме зараз. Грегорин – иллианский наместник – отнюдь не торопился поддержать Эгвейн. Похоже, он боялся Дракона Возрожденного еще сильнее, чем король Дарлин; к тому же шончан, практически стучавшие в городские ворота, представляли для него прямую и явную угрозу.
Эгвейн написала Грегорину недвусмысленное письмо с тем же обещанием, что дала Дарлину. Наверное, она сумеет устроить так, чтобы Маттин остался в Белой Башне – чего, вероятно, хотят и тот и другой, хотя наместнику об этом знать не обязательно, – а взамен Грегорин приведет свои войска на север.
Где-то в душе Эгвейн понимала, что использует воззвание Ранда в качестве сигнального костра, призванного объединить монархов вокруг Белой Башни и привязать их к себе, дабы те поддержали доводы Амерлин против разрушения печатей. Но в итоге все эти правители послужат человечеству в Последней битве.
Раздался стук в дверь. Эгвейн подняла взгляд. В кабинет заглянула Сильвиана. В руке она держала письмо, свернутое в тугую трубочку: по всей очевидности, его доставил голубь.
– Зловещее у тебя лицо, – заметила Эгвейн.
– Началось вторжение, – сказала Сильвиана. – Одна за другой умолкли дозорные башни на границе с Запустением. Под кипучим черным небом надвигаются волны троллоков. В Кандоре, Арафеле и Салдэйе уже идет война.
– И как они, держатся? – Эгвейн охватил острый приступ страха.
– Да, – ответила Сильвиана. – Новости, однако, приходят обрывочные и неоднозначные. В этом письме – я получила его от глаз-и-ушей, которым доверяю, – сообщается, что такого масштабного нападения не видали со времен Троллоковых войн.
Эгвейн тяжело вздохнула:
– Что насчет Тарвинова ущелья?
– Не знаю.
– Так выясни. И вызови Суан. Не исключаю, что ей известно больше, чем нам. У Голубой Айя самая обширная сеть глаз-и-ушей.
Разумеется, всего Суан знать не будет, но какие-то сведения у нее наверняка имеются.
Сильвиана коротко кивнула, воздержавшись от очевидного замечания: эта сеть принадлежала Голубой Айя, и Амерлин не имела на нее прав. Что ж, когда не за горами Последняя битва, всем приходится идти на некоторые уступки.
Хранительница летописей аккуратно прикрыла дверь, а Эгвейн снова взялась за перо, намереваясь закончить послание, адресованное Грегорину. Но ей снова помешал стук, и на сей раз куда более нервный. Секундой позже дверь распахнулась и в кабинет ворвалась Сильвиана:
– У них собрание, мать. Все, как ты говорила!
Эгвейн почувствовала внезапную вспышку досады, однако со спокойным видом отложила перо и встала из-за стола:
– В таком случае пойдем.