Коллапс. Гибель Советского Союза

Великое советское отступление из Европы вызвало в Москве очень и очень разные чувства. Журналист Ярошенко писал: «Мы безвозмездно пошли… на уничтожение гигантской советской военной мощи. Правильный ли это шаг, который с ликованием встретила Европа? Возможно… Но ни в стране, ни в Верховном Совете никто не мог объяснить, что получим мы за потерю, и, видимо, навсегда, своей роли устрашающей военной империи. Доверие? Кредиты? Помощь? Прекращение экспортных санкций?.. Реальность состоит в том, что, кроме ракет, танков, атомных подводных лодок, у нас ничего нет». Ярошенко слышал такой разговор в московском автобусе: «Пусть бы Запад выкупил у нас это добро, а потом уничтожил», — говорил один собеседник другому[498]

. Что до верхушки советского военного командования, то они были возмущены и шокированы отступлением. В особенности те, кто непосредственно руководил отводом и сокращением военной мощи, — военный советник Горбачева Сергей Ахромеев, министр обороны Дмитрий Язов и начальник Генерального штаба Михаил Моисеев. Первые двое сражались на Второй мировой войне солдатами, у Язова тридцать четыре человека из числа его братьев, двоюродных братьев и другой родни погибли, Моисеев тоже потерял на войне братьев. Вся их карьера протекала в годы холодной войны. Язов участвовал в развертывании советского военного контингента на Кубе во время Карибского кризиса 1962 года и был готов умереть в ядерной войне против США. Никто из них не сомневался, что экономические реформы в Советском Союзе были необходимы. Например, Ахромеев признавал, что Советский Союз нуждается в сокращении внешних обязательств и поддерживал вывод войск из Афганистана[499]

. Но психологически советские военные не могли согласиться на стремительный демонтаж военной машины, особенно ввиду растущего экономического и технологического превосходства НАТО. По свидетельству очевидца, Ахромеев воспринял «как личную трагедию» уничтожение советских ракет средней дальности, предусмотренное договором между СССР и США 1987 года. Маршалы не понимали горбачевскую миссионерскую риторику нового мирового порядка. Они служили Горбачеву из чувства долга, но душой были против великого отступления[500]

.

Не решаясь перечить Горбачеву, военная верхушка с 1987 года начала вымещать свое недовольство на Шеварднадзе и его Министерстве иностранных дел. Защищаясь от нападок, Шеварднадзе предложил привлечь Ахромеева, Язова и Моисеева к переговорам с американцами. Он рассчитывал, что это умерит их подозрения в отношении МИДа и даст вкусить самим, как сложно договориться с США. В июле 1989 года Ахромеев побывал с официальным визитом в Вашингтоне и даже съездил в Калифорнию по личному приглашению бывшего госсекретаря Джорджа Шульца. Ахромеев был потрясен тем, что увидел в Соединенных Штатах — контраст между американским изобилием и советской реальностью оглушил его[501]

. Военный советник Горбачева, казалось, стал проявлять гибкость и согласился на уступки на переговорах по контролю вооружений. Тем не менее перспектива вступления объединенной Германии в НАТО стала для Ахромеева последней каплей. В апреле 1990 года он принимал участие в раунде переговоров с американцами по этому вопросу вместе с Шеварднадзе и советскими дипломатами. По дороге домой, в самолете, маршал сидел молча с мрачным выражением лица. Потом он проворчал: «Семьдесят лет американцы стремились развалить наш Союз и наконец добились этого». Заместитель Шеварднадзе Александр Бессмертных возразил: «Не они разваливали — мы сами». Ахромеев парировал: «И они, и мы». Дипломаты поняли, что маршал имеет ввиду «вы». Помощник Шеварднадзе Теймураз Степанов, бывший свидетелем этой сцены, прокомментировал ее в своих записях: «И я понял наконец, что шансов у перестройки, у Горбачева, у Шеварднадзе, у всех нас — никаких». Чуть позже во время закрытого обсуждения в Москве министр обороны Язов сказал: «Через 10–15 лет немцы войдут в границы Третьего рейха. Дайте дам расписку, что десять лет войны не будет»[502].