Коллапс. Гибель Советского Союза

Борис Ельцин отреагировал на Нобелевскую премию Горбачева в своей неповторимой манере. 16 октября, выступая в Российском парламенте, он обвинил президента СССР в том, что тот не выполнил свою часть договоренности. Попытку Горбачева разработать гибридную программу экономических реформ Ельцин назвал катастрофой. Ответственность за экономические бедствия и разгоняющие инфляцию траты российский лидер возложил на правительство Рыжкова. Ельцин видел три варианта действий для Российской Федерации. Согласно первому, предстояло реализовать «500 дней» только в России, взять под полный контроль таможню и внешнюю торговлю РСФСР, учредить собственные банки и валюту, получить свою долю в вооруженных силах СССР. Второй вариант предполагал формирование коалиционного правительства между Горбачевым и «сторонниками радикальных реформ», а третий – подождать еще примерно полгода, пока планы Горбачева не рухнут^[457]

.

На Президентском совете Крючков и Лукьянов призывали Горбачева ответить на ельцинское «объявление войны» – обратиться к народу по телевидению и продолжить экономические реформы, не спрашивая согласия республик. Рыжков опасался, что оппозиция вот-вот захватит власть и линчует его вместе с другими чиновниками. Медведев и Шеварднадзе выступили за компромисс, но тут в обсуждение вклинился Болдин: «Надо расстаться с иллюзиями в отношении Ельцина. Он никогда не будет работать вместе с нами. Человек не вполне здоровый и видит себя только в конфронтации». Болдин ратовал за твердость и закрепление центральной власти. Горбачев в ответ взорвался: «Дело не в Ельцине… Он отражает серьезные тенденции в обществе. Люди чувствуют наступление хаоса, распада. Они… за порядок и готовы поддержать даже крайние меры». Впрочем, подумав, он с Болдиным согласился: «Этот параноик [Ельцин] рвется в президентское кресло, больной. Все окружение науськивает его. Надо дать хорошо по морде». В ярости Горбачев велел Шеварднадзе отменить свои заграничные поездки на ближайшие недели. Черняев, Петраков, Шаталин и другие советники пришли в ужас и после заседания стали отговаривать Горбачева. Они опасались общенациональных забастовок и гражданского неповиновения. Черняев посоветовал игнорировать блеф Ельцина и укреплять свой международный авторитет. Довод сработал: Горбачев сдался и решил не отказываться от запланированных вояжей^[458]

.

Ельцин еще раз показал, что ставит Россию выше Союза. На встрече с министром иностранных дел Великобритании Дугласом Хердом он заявил, что на смену Советскому Союзу придет «перевернутая пирамида» – добровольный союз суверенных республик. «Россия теперь может подписывать договоры с иностранными государствами не только по экономическим вопросам, но и, например, о моратории на ядерные испытания», – сказал он удивленному Херду и заверил, что «Горбачев не будет возражать». Британский посол Родрик Брейтвейт, который присутствовал на встрече, счел, что Ельцин «заинтересован во власти, и его тактика состоит в том, чтобы уничтожить Рыжкова, лишить силы и дискредитировать союзное правительство», а позже – «устранить и Горбачева». Брейтвейту эти цели казались «безнадежно недостижимыми». Он провел поразительную параллель между российским лидером и Гитлером: «Он [Ельцин] явно верит в “Триумф воли”, в свою способность достичь того, что простые люди считают невозможным»^[459].

Единственное, что имелось у Ельцина, – поддержка русского народа. Российская Федерация оставалась государством-призраком без функционирующей бюрократии, экспертизы, денег и ресурсов. На протяжении семи десятков лет гигантская республика следовала приказам центральных всесоюзных министерств и партийного аппарата. Многие в региональных отделах КГБ и милиции, этнические русские, поддерживали суверенитет России и лично Ельцина, но «российского КГБ» не существовало^[460]. У Ельцина даже не было надлежащей охраны – за его безопасность отвечал только бывший офицер КГБ «Саша» Коржаков. Горбачев обещал, что передаст некоторые административно-бюрократические ресурсы центрального правительства российскому государству. Но делать этого не спешил, а октябрьская речь Ельцина, казалось, положила конец компромиссам. Ельцин понял, что зарвался. Он позвонил Горбачеву с неубедительными извинениями. Но от своих целей не отказался.