Коллапс. Гибель Советского Союза

29 сентября Горбачев встретился с большой представительной группой «творческой советской интеллигенции». Большинство жили в Москве и состояли в союзах писателей и художников, пользуясь давней системой привилегий, которые оплачивались из специальных фондов и госбюджета. Хотя горбачевские реформы избавили их от партийного контроля, цензуры и слежки КГБ, на встрече никто не восхвалял обретенные свободы и Горбачева. Все опасались нового 1917 года, анархии и гражданской войны. Композитор Георгий Свиридов и актер Кирилл Лавров говорили о бегстве научной и культурной элиты на Запад и в Израиль. Драматург Михаил Шатров опасался погромов. «Опыт многих революций говорит, что интеллигенция способна раскачать корабль, – заявил он. – Но вопрос о том, способна ли она удержать его, когда поднимаются такие страшные волны». Редактор «Нового мира» Сергей Залыгин сетовал по поводу избытка гласности: «В нашей стране все стали критиками. И опять-таки это пошло от нас с вами… Мы сами запустили народ по пути разговорному». Театральный режиссер Марк Захаров заявил: «Я за сильную власть президента с неограниченными возможностями на какой-то период жизни». Он высказался против власти Верховных Советов как «популистской, немного партизанской», ведущей к анархии. Министр культуры и известный актер Николай Губенко взял быка за рога: «Мы упиваемся непривычными свободами и разрушаем нашу культурную и историческую традицию, которая объединила многие народы [и образовала государство], теперь носящее название Союз Советских Социалистических Республик»^[452]. Те же люди, которые еще недавно требовали похоронить Ленина и диктатуру КПСС, теперь призывали к новой диктатуре. От Горбачева зависело, принять или отвергнуть этот призыв.

МЕЖДОУСОБИЦА

Наступило 1 октября, но программа «500 дней» была мертва. Ее погубили удары со всех сторон – и союзного правительства, и российского парламента с его популизмом. Первым тонущий корабль реформ покинул Явлинский. В конце сентября, на пике эйфории, он и коллеги-экономисты отправились в оплаченную американским миллиардером Джорджем Соросом поездку в США, чтобы представить «500 дней» на международном форуме МВФ и Всемирного банка. Ее увесистый перевод на английский за одну ночь подготовила небольшая армия переводчиков, которую также нанял Фонд Сороса^[453]. Когда по возвращении в Москву Явлинский обнаружил программу в руинах, он пожаловался Ельцину. Российский лидер лежал в постели дома, приходил в себя после автомобильной аварии. 21 сентября в центре Москвы автомобиль «Жигули» врезался в машину, в которой ехал Ельцин с шофером. Все в ельцинском окружении и миллионы россиян считали инцидент очередным неудавшимся покушением КГБ. Ельцин посоветовал молодому экономисту не расстраиваться: «Мы потом все отыграем назад», – имея в виду время после того, как Горбачев уйдет. Явлинский позже утверждал, что такой цинизм его шокировал. Он ушел в отставку из правительства РСФСР. Ельцин предложил ему пост советника по экономике, но Явлинский вежливо отказался

^[454].

Петраков оставался помощником Горбачева по экономическим вопросам до конца года, но решил воззвать к общественности. 4 ноября «Комсомольская правда» опубликовала манифест за подписью Петракова, Шаталина, Явлинского и других создателей «500 дней». Экономисты критиковали компромиссную программу, подготовленную Аганбегяном, – и которую утвердил Горбачев. В манифесте говорилось, что эта версия не решит никаких проблем, а лишь обречет страну на нищету. Горбачев счел это ударом в спину^[455]

.

15 октября 1990 года Михаилу Горбачеву присудили Нобелевскую премию мира. Норвежский Нобелевский комитет в Осло признал его уникальный вклад в окончание холодной войны. Благодарный Запад сделал Горбачеву еще один подарок. Раиса собрала сотни поздравительных и хвалебных статей и писем, в основном из-за рубежа. Однако внутри страны Горбачева осуждали за его роль в разрушении советского государства и стабильной экономики. Когда Горбачев показал Черняеву несколько таких писем, тот удивился, зачем президент тратит свое драгоценное время на чтение этого «барахла». Помощник считал, что лучшим вариантом было бы забрать Нобелевскую премию и уйти в отставку или подняться «над» текущей политикой. Но вместо этого Горбачев, по его словам, «хватается за все – за партию, за всякие комиссии, за сборы ученых и везде всем навязывает себя», не имея представления, что нужно делать^[456].