Коллапс. Гибель Советского Союза

Ельцин в своей книге «Записки президента» вспоминал о внезапном «ощущении какой-то свободы, легкости», которое охватило его при мысли, что «пробил последний час советской империи». Он также писал о еще одной «возможности, еще одном выходе», который у него был: занять место Горбачева, баллотироваться в президенты СССР и сохранить страну. Почему же Ельцин не пошел по этому пути? Ясного ответа он не дает, лишь намекает: «Я психологически не мог занять место Горбачева»^[1449]

. Психология сама по себе не объясняет конец Советского Союза в «Вискулях», но проливает свет на то, как действовали новые властители в тот момент и позже. Многие годы трое славянских лидеров будут настаивать, что на момент их встречи Советского Союза уже не существовало. Но вели они себя так, словно совершали ритуальное убийство. По воспоминаниям Кравчука, Ельцин, крайне взвинченный, снимал напряжение алкоголем. Козырев писал, что в «Вискулях» Ельцин сильно выпил, поскольку «не имел четкого представления о том, к чему все это приведет, и не был уверен, что поступает правильно. Поэтому он действовал наобум и обрел твердую почву под ногами, только когда понял, что у него появилось мирное разрешение головоломки, что же делать с рушащимся государством, и уверенность, что создается новое содружество»^[1450]

.

Даже Кравчук, купавшийся в лучах победы, тоже чувствовал неуверенность. По его воспоминаниям, встреча в Беловежской Пуще была «не для людей со слабыми нервами». Ночью в «Вискулях» он почти не спал и перечитывал свои записи – что-то вроде составленной для себя памятки. Белорусские участники вспоминают, что их эмоции тоже были сильны – от тревоги до паники. Лидеры, собравшиеся разрушить Советский Союз, не могли не думать о сотрудниках КГБ и военных, которые их охраняли, но присягали на верность стране, которую в «Вискулях» объявили несуществующей. Кебич в мемуарах описывал, как председатель КГБ Белоруссии шепнул ему, что доложил начальству в московском КГБ о подготовке государственного переворота. «Жду команды Горбачева…» – добавил он. Кебич почувствовал, как по спине забегали мурашки. «Ты думаешь, команда последует?» – спросил он. «А как же! Ведь налицо факт государственной измены, предательства, если называть вещи своими именами. Поймите меня правильно, я не мог не реагировать. Давал присягу», – ответил белорусский комитетчик. Евгения Патейчук, профессиональная машинистка, доставленная КГБ в «Вискули», была украинкой по национальности, но и ее поверг в шок текст, который ей принесли на печать. Пальцы не слушались, и она сделала ошибку в первом же слове^[1451]

.

Ельцин в мемуарах упоминает, что если бы Горбачева не сместили, им могли бы «воспользоваться злые силы». Явная попытка самооправдания задним числом! Российский президент едва ли опасался, что советский лидер применит силу. В то же время Ельцин должен был ощущать колоссальную неопределенность, которую породил своими действиями. Это прекрасно почувствовал его телохранитель Коржаков, сам бывший офицер КГБ: «Двоевластие всегда чревато тем, что люди в этот период ни одну власть не признают. Горбачева уже всерьез не воспринимали, издевались над ним. А Ельцину не хватало рычагов власти. В сущности, такое положение даже хуже анархии». Гайдар в воспоминаниях сравнивал происходящее с российской анархией 1917 года. На военных нельзя было положиться. Кризис в Чечне показал, вспоминал он, что «армии у государства нет. Есть вооруженные люди, озабоченные своими проблемами. Их поведением трудно управлять». Что касается милиции, то она попросту исчезла^[1452]

. Сам Ельцин, должно быть, переживал в этот исторический момент огромный эмоциональный конфликт. Русский крестьянский паренек из уральского села Бутка стал политиком, который распустил империю, собранную Петром Первым и Екатериной Великой и воскрешенную Лениным и Сталиным. Он вычеркнул страну, разгромившую гитлеровские армии, страну, с которой он отождествлял себя до самого недавнего времени. Что почувствуют десятки миллионов людей, которые голосовали за него и суверенитет России, когда узнают, что у них теперь нет общего дома?

Наряду с алкоголем другим средством от тревоги стал поиск новых источников легитимности. Если Кравчук мог опереться на убедительную победу в украинском референдуме, то у Ельцина такого варианта не было. Свои действия он обосновывал от противного: правительство Горбачева не работало. Российский президент даже отказывался звонить советскому лидеру. «СССР больше не существует, Горбачев – не президент и нам не указ», – заявил он. Впрочем, после нескольких часов в сауне Ельцин решил, что Горбачева надо проинформировать. Эту неприятную задачу он поручил Шушкевичу, а сам собрался звонить Джорджу Бушу. В тот момент Ельцин нуждался в одобрении американцев даже острее, чем Кравчук^[1453].