Колода без туза

Есаул зашел за спину Овчинникову, осторожно развязал ему руки, бережно обнял за плечи. Поддерживаемый Мещеряковым Овчинников, теряя сознание, грузно сполз по стволу дерева на землю. Есаул сделал знак офицерам. Те живо забросили карабины за плечи, по трое с каждой стороны подхватили Овчинникова на руки и тихонько понесли обратно на заимку.

— Еще повоюем, Шериф, — улыбнулся Мещеряков овчарке и потрепал ее по холке.

Пес вильнул хвостом и потерся о его голенище.

Прошел час. В окна горницы сочился серый рассвет. Керосиновая лампа была погашена. За столом с остатками завтрака сидели друг против друга Мещеряков и Овчинников, оба с иссиня-черными подглазьями и изжеванными бессонницей лицами. У ног есаула дремал Шериф. На Овчинникове была прежняя форма красного командира.

— А я бы не смог притворяться врагом, — сказал Мещеряков. — Открытая сеча — это по мне.

— Каждому свое, — пожал плечами Овчинников. — Я не выбирал своей судьбы.

— Скажите, вам не страшно заиграться? — спросил Мещеряков. — Вдруг личина врастет в мясо намертво и станет вашей сутью? Когда долго думаешь и действуешь как враг, такое может случиться.

— Со мной не случится, — сказал Овчинников. — Чем больше я прячу ненависть и любовь, тем они сильнее.

— Это поразительно, — покачал головой есаул. — Подумать только, один человек живет одновременно двумя жизнями: своей и той, что определена ему легендой. И нельзя сегодня жить жизнью одного, а завтра другого. Два человека в тебе каждую минуту, а ты должен быть един в двух лицах. Не понимаю, как вам это удается.

— У меня нет другого выхода, — сказал Овчинников.

— Ну, дай вам бог удачи и нам с вами, — перешел к делу Мещеряков. — Вы должны устроить побег из тюрьмы моему человеку. Для этого вы мне и понадобились, капитан.

— Побег? — удивился Овчинников. — А Важин?

— Власть Важина только внутри тюрьмы, — объяснил Мещеряков. — Он не выведет арестанта за ворота. А вы внешняя охрана, вы сможете.

— Как? — продолжал недоумевать Овчинников.

— Со сменным караулом, — сказал Мещеряков. — Важин обманет надзирателей, оденет его красноармейцем и выведет во двор, а вы проведете через вахту как своего новобранца.

— Разве Важин не сможет провести его через вахту как надзирателя? — спросил Овчинников.

— Надзиратели — старослужащие, вахтеры знают их в лицо, — сказал есаул.

— Кто должен бежать? — спросил Овчинников.

— Синельников из семьдесят седьмой камеры, — сказал Мещеряков. — Вот видите, я вам совершенно доверяю.

— У меня наилучшая рекомендация: заочная высшая мера, — усмехнулся Овчинников и спросил: — Ваш человек в камере один?

— В камере двое. Но бежать должен один Синельников, — сказал Мещеряков. — Второй мне не нужен.

— Синельников, Синельников… — задумчиво произнес Овчинников, пытаясь вспомнить. — Где я слышал эту фамилию?.. Ну, конечно! Камчатов при мне называл ее Важину! Он штабс-капитан?

Мещеряков кивнул.

— Все верно, — с удовлетворением сказал Овчинников. — Синельников сидит с каким-то Плюсниным. А тот выдает себя за Куницына. Камчатов очень радовался, что раскрыл Плюснина.

— У вас хорошая память, капитан, — сказал есаул. — Важин докладывал об этом разговоре. Кстати, вам, возможно, будет любопытно узнать: Плюснин работал после вас в белецкой контрразведке.

— Он там работал вместе с Кадыровым? — невозмутимо поинтересовался Овчинников.

— Нельзя быть таким злопамятным. — Мещеряков улыбнулся. — Плюснин действительно работал в Белецке. Он мне и рассказал о дверях без замков. Кадыров разыграл пентюха и вынудил вас сказать нам о своей выдумке. Было ясно, что именно так вы попытаетесь уличить его во лжи. Если, разумеется, вы — это вы. Как видите, прием сработал безотказно.

— Какого же черта вы потом не угомонились? — грубо спросил Овчинников. — Мало вам?

— Мало, господин капитан, — спокойно кивнул Мещеряков. — Эту историю вы ведь могли и услышать. Услышал же ее Плюснин. Что знает кум, знает кумова жена, а за ней вся деревня. Ваша реакция на Кадырова была условием необходимым, но не достаточным. И убедила меня не сказанная вами правда, а поведение во время расстрела. Такого не придумаешь и не сыграешь. Это изнутри, от сути.

«В нелогичности его не упрекнешь», — подумал Овчинников.